Достоевский в ХХ веке. Неизвестные документы и материалы - Петр Александрович Дружинин
В свое время Горький был прав, выступая против Достоевского. В то время начала ХX века, время борьбы партий и мнений, Горький был даже обязан резко отстаивать свое право вести людей за собой и указывать, что путь Достоевского – это не путь, а только попытка найти путь через сыпучие пески. Горький боролся в Достоевском по существу против того же самого, против чего боролся и Ленин в Толстом. Но ленинская оценка Толстого несравненно стоит выше горьковской оценки Достоевского. Борьба есть борьба. Достоевский нашел у Горького несколько однобокую и пристрастную оценку. Брать ее за основу и ставить на этом точку – сейчас уже нет никакой необходимости. Неужели мы без борьбы отдадим Достоевского на съедение буржуазному миру? Мне кажется, у нас есть все основания гордиться им так же, как мы гордимся Пушкиным, Гоголем и Толстым, а не стыдиться, как это делают Заславский и Ермилов.
Я не специалист, возможно, ошибаюсь, но я искренне высказываю Вам свои убеждения, сомнения в надежде на внимание и справедливое решение этого волнующего для всех вопроса. Дорогой Иосиф Виссарионович, возможно ли это? Хочется верить, что – да.
2 января 1948 г. Ижевск
Черновик рассказа А. С. Долинина «Голос в будущее», 9 октября 1949 г. [946]
9 октября 1949
В голове вертится цикл «снов». Основа фабулы: воскрешение мертвых, по <Н. Ф.> Федорову, силами атомной энергии. Взрыв, который произошел где-то в Сибири, раздался дважды; первый, на пробу – воскресли вдруг неожиданно белогвардейцы, встали из гроба Колчак со всеми министрами, восстали чехословаки, семеновцы, вместе с ними и японские интервенты, все в полном вооружении; население же было совершенно безоружно; возникла страшная опасность второй гражданской войны; тогда раздался второй взрыв и их всех уничтожили. Трумэн узнал о втором взрыве и был особенно возмущен, а <Дж.> Форрестол сошел немедленно с ума, в состоянии неполного помешательства находится и <Д.> Ачесон, и <У.> Остин, и Бовцин, и Макиель.
Так как опыт, и первый и второй, оказался очень удачным, то возник вопрос: кого же воскресить? Ученые-атомщики, абсолютно засекреченные, удаленные совершенно от мира, не читавшие даже газет, начиная с 1946 года, решили воскрешать людей по старой памяти и по последним, до момента их удаления, статьям Ярославского, Заславского и Ермилова. Воскресили они Белинского, Некрасова, Чернышевского, Серно-Соловьевича, Людмилу Шелгунову, графиню Салиас, Нежданова и Соломина из Тургеневской «Нови», и многих других, им подобных.
И вдруг спохватились: «Как же это мы забыли деятелей, которые пишутся в списке В. И. Ленина как заслуживающие памятника?» Первый в этом списке Радищев[947]; второй – Достоевский. Воскресить их сразу обоих нельзя было, по отдаленности расстояний между ними. Воскресили первого Радищева, как раз к юбилею. Восторг необычайный. <Г. П.> Макогоненко, <Л. И.> Кулакова, Вл. Орлов, <Н. К.> Пиксанов, <Н. Ф.> Бельчиков и многие другие особенно ликовали. Второго воскресили Достоевского, но его сейчас же заключили в концлагерь, так что даже Долинину не дали с ним свидания. «Действуйте с осторожностью! Ждите решений общественности!» – телеграфировали атомщикам сверху.
Весть о событии приняла огромные размеры; во всех учебных заведениях открылись многочисленные собрания по вопросу о кандидатах в воскресенье из мертвых. Особенно многолюдны и шумны они были в Пушкинском доме, в Союзе писателей и в университете – под председательством <А. Г.> Дементьева, <Г. П.> Бердникова, Пиксанова и Бельчикова. Были образованы комиссии по специальностям и по эпохам для выдвижения кандидатур, в прениях участвовали не только профессора и преподаватели, но и аспиранты, и студенты, даже первого курса. Дебаты происходили, разумеется, на высочайшем уровне принципиальности. Шутку ли сказать – ворвется в современность такая масса пережитков буржуазных, мелкобуржуазных и даже феодальных, если воскресить всех хотя бы по словарю Советской энциклопедии, не говоря уже о словаре Брокгауза или Литературной энциклопедии.
Особенно было много разговору, например, о Чаадаеве. И тут сразу обнаружилось, насколько человек идеологически выдержан. Полемика разгорелась очень острая между Бельчиковым и Пиксановым, на стороне которого оказался и Бердников, и Дементьев. Бельчиков, ссылаясь на отношение к Чаадаеву Герцена, высказался за воскресение. Кто? Кто? – послышалась тысяча голосов. Кто такой Герцен, что это за авторитет? – Как, вы не знаете кто такой Герцен? И вам не стыдно! Автор гениального произведения «Былое и думы»! – Но ведь его фамилия Герцен, а не Серцен! – Бельчиков возмущенно: Вы что? Ученики Эйхенбаума, что ли? Преклонение перед Западом! Это буржуазные литературоведы дали ему фамилию Герцен: Герц и есть по-русски сердце. Студенты было смутились и хотели уже голосовать за. Но вдруг выступил Пиксанов и произнес яркую, вдохновенную речь против. Он указал на связи Чаадаева с Ватиканом, на преклонение перед Западом, на неверие в силы русского народа. Впечатление было потрясающее. Посрамленный Бельчиков пролепетал было: «Чаадаев признал свои ошибки в „Апологии сумасшедшего“, покаялся». Но Пиксанов тут же нашелся и ответил ему с убийственной иронией: «Знаем эти покаяния! Перестраховка! Это вы и Жирмунского воскресили бы?». Очень умную речь, в полном согласии с Пиксановым, произнес и Бердников, и Дементьев со своим мелодичным окающим Вологодским говорком. При голосовании 5573 голоса было против, за – только двое: Бельчиков и <Г. А.> Бялый (Бялый, конечно, по обтекаемости своей натуры).
Не меньше шуму было и с Тургеневым, за которого особенно горячо заступились многочисленные ученики, вернее ученицы профессора Бялого. Дошло дело почти до драки. Ученики Долинина вопили: Тургенев контрреволюционер, его идеал – Потугин! Он преклонялся перед Западом! А те еще громче: «Клевета! Это выдумка вашего Достоевского! Григорий Абрамович это точно доказал в своем многотомном труде о „Дыме“». Так как учениц Бялого было гораздо больше, то, казалось, вот-вот они-то и победят. Спас положение опять же Пиксанов: «А Виардо вы забыли!» и произнес громовую двухчасовую речь против воскресенья Тургенева. Голосование дало следующие результаты: 1521 голос – за, против – 1523 голоса; остальные 2739 голосов воздержались, в том числе и <И. П.> Лапицкий. <Б. С.> Мейлах, <Л. А.> Плоткин, <И. Я.> Айзеншток и <Е. И.> Наумов все время голосовали вместе с Пиксановым.
Рецензия Г. М. Фридлендера на составленный Д. Л. Соркиной раздел «Достоевский» для сборника «Русские писатели о литературном труде», 11 апреля 1955 г. [948]
Рецензия
на раздел «Достоевский» для сборника
«Русские писатели о литературном труде», т. 3
Я считаю, что как подборка высказываний Ф. М. Достоевского, так и вступительная заметка составителя к этой подборке нуждаются в переработке.
Составитель начинает вступительную заметку с утверждения, что «Достоевский занимает среди русских писателей XIX века довольно своеобразное место», однако в дальнейшем своеобразие это никак не раскрывается. В заметке не затронуты ни исторические проблемы, стоявшие в центре внимания Достоевского, ни те конкретные художественные проблемы, которые он решал в своем творчестве. Взгляды Достоевского рассматриваются слишком внеисторически и отвлеченно, а его высказывания несколько механически делятся на «ложные» и «правильные».
В заметке содержится ряд небрежных формулировок:
Стр. 1.
Достоевский… «выступал с публичным чтением письма Белинского к Гоголю». Разумеется, не с «публичным» – он дважды читал его на собраниях петрашевцев.
Неверно, что уже в «Двойнике» Белинский отметил «отступление от принципов реализма». Отношение Белинского к «Двойнику» и к «Хозяйке» было разным.
Последний абзац сформулирован так, как будто Достоевский попал на каторгу в 60‑е годы!
Стр. 4.
«Не вызывает возражений (?) и… мысль об общественном значении искусства». Формулировка по меньшей мере странная.
Стр. 5.
«…Положения, выдвинутые Достоевским, казалось бы (?), совпадали с основными принципами эстетики революционеров-демократов». В принципиальном признании идейности искусства, его «связи с действительностью» и его воспитательного воздействия еще нет ничего, специфического именно для революционных демократов. Никакого «кажущего единомыслия» между Достоевским и революционными демократами, конечно, не было: весь вопрос как раз и состоит в том, как понимали одни и те же проблемы эстетики Достоевский и революционные демократы.
«…теоретически правильно определяя сущность реализма (?), …Достоевский в своей художественной
