Ранние тексты. 1976–1990 - Борис Ефимович Гройс
V. Закон гарантирует возможность искренности
Как уже было сказано, метафора продуктивна и ее создание является творческим актом. Тема творчества является, однако, в философской традиции самой опасной. Дело в том, что философия видит все сущее как нечто взаимосвязанное и закономерное. Для того чтобы обозреть его, следует поэтому выйти в небытие, во зло, в разрушение. Поэтому у философии ко злу двусмысленное отношение: с одной стороны, она его осуждает, но, с другой стороны, признает, что «не согрешив, не покаешься» и что, более того, все ее собственное движение связано с демоническим выходом за пределы законопослушного космоса. Философия обычно объясняет, что к этому взгляду извне ее приводит история человеческих пороков и что она готова отказаться и от этого взгляда и от себя самой, если этот отказ приведет к восстановлению добродетели (будет отброшена лестница). Профаны же чаще всего винят в роковом шаге за пределы закона самого философа.
Это представление о законосообразном космосе лежит в основе современной науки с ее «законами природы». Но помимо своего естественнонаучного значения слово «закон» имеет и другое значение – юридическое. В юридическом своем смысле закон означает не законосообразность действия, а границу, которую это действие не должно переступить. Между законосообразностью и собственно законом лежит некоторое пространство того, что возможно (в том смысле, что не запрещено), и в то же время никогда не реализовывалось, и даже никому не приходило в голову. Вот это пространство и есть пространство творческой свободы. Многочисленные технические изобретения, которые все являются метафорами человеческих исканий и человеческих действий, размещаются именно в этом пространстве. Совершение творческого акта выводит человека из обычного движения жизни: он получает определенные преимущества и в то же время становится жертвой агрессивности окружающих. Открытое им немедленно попадает в густую сесть вторичных метафоризаций: в нем могут увидеть и аналог добра, и аналог зла и отреагировать соответственно. Но если в обществе господствует закон и если человек, совершивший творческий акт, не нарушил закона, хотя кому-то и может показаться, что он его хитроумно обошел, – то этот человек огражден законом.
Закон юридический предшествует естественнонаучной закономерности. Причина этому состоит в том, что, как уже говорилось, в основе всякого естественнонаучного правила лежит метафора – то есть то общее, та сущность, относительно которой формулируется закон, относящийся к явлениям. Формулированию любого естественнонаучного закона предшествует наблюдение, эксперимент, создание нового орудия и т. д. И сама формулировка закона всегда предполагает некоторое изменение в пространстве языка: введение новых терминов, обозначений, способов выражения и т. д. Короче, установлению всякой законосообразности предшествует всегда построение исследователем новой ситуации для себя как говорящего. А возможность такого построения гарантируется только юридическим законом, понятым достаточно широко.
Но закон нужен не только для того, чтобы творец мог занять новую территорию, выстроить себе новую метафизическую и жизненную позицию. Закон предохраняет традицию от разрушения. Никакая вновь установленная закономерность не имеет смысла, если при этом разрушается то, относительно чего эта закономерность обнаружена. Какой смысл в правиле, что вода кипит при 100°, если в результате формулирования этого правила вся вода выкипает?
А между тем подобные события нередки в социальной сфере. Так, например, «пролетарское сознание» и институты, которые его представляют, вполне уместны там, где есть пролетариат и есть капитал. Но там, где капитала нет, там и ситуация «говорить от имени пролетариата» утрачивает смысл. Акт метафоризации, творческий акт имеет смысл только постольку, поскольку имеется то, что служит исходным пунктом для метафоры. В противном случае теория превращается в способ обоснования, лишенный оправдания, и в результате она оказывается в состоянии объяснить и обосновать все, что угодно. Ситуация говорящего утрачивается, он оказывается перед многообразием мнений, среди которых он не может сделать выбор, и потому на помощь ему неизбежно приходит мирская власть и ее авторитет.
Таким образом, закон выполняет двойную функцию: он позволяет осуществление творческого акта и мешает ему быть разрушительным. В условиях закона возникает тот плюрализм творчества, который и является, по существу, собственной сферой философии. Закон тем самым гарантирует возможность искренности. Разумеется, только возможность. Человек и в условиях закона может предпочесть внутреннюю неуверенность и недоверие к себе со стороны окружающих тому усилию, которого требует от него творческий акт. Но в условиях отсутствия закона неуверенность и недоверие являются нормой. Они представляют собой естественную атмосферу существования мира и общества, понятых как закономерность и Логос, а не как Закон.
VI. Афины и Иерусалим
Европейская философия всегда боролась против религии Откровения и в то же время всегда находилась и находится в зависимости от нее. Иудейское Откровение всегда представлялось эллинизированному сознанию философа чем-то частным. Откровение требовало, как казалось философу, оправдания и разъяснения, исходящих из всеобщих принципов, которые в свою очередь могли быть получены только в результате непосредственного предстояния человека бытию, в результате анализа того непосредственного, благодаря чему проясняется все сущее, в том числе и само Откровение. Авторитет Откровения европейская традиция основывала на авторитете Бога как его источника. И от Бога европейская философия легко перешла к авторитету – к человеку. Или, точнее говоря, к той метафизической роли, которая была отведена человеку в европейских метафизических системах и которая коррелировала всегда с каким-то определенным типом человека, с определенной человеческой ситуацией в мире.
Откровение, с точки зрения философии, попадало в порочный круг: оно обосновывалось авторитетом Бога и в то же время само обосновывало Его авторитет. Творцы европейских метафизических систем пытались разорвать этот порочный круг тем, что передали часть Божественного авторитета человеку и, следовательно, самим себе. Однако они сами попали в порочный круг постольку, поскольку их собственный авторитет обосновывался их собственными сочинениями. Они просто воспроизвели ситуацию Бога и Его Откровения, встав на место Бога. Эта акция выглядит богохульно. Но она богохульна лишь отчасти. Аналогия Бога и человека предполагается самим Откровением. Поэтому то, что философы соотнесли свои книги с Откровением, довольно естественно. Неестественно то, что они постарались скрыть это обстоятельство.
В том, что авторитет Бога обосновывается книгой, нет никакого скандала и никакого вызова разуму. Порочный круг был создан искусственно, поскольку догма греческой и европейской философии состоит в том, что авторитет говорящих должен обосновывать
