Ранние тексты. 1976–1990 - Борис Ефимович Гройс
Ленинград – Москва, август – октябрь 1980
Философия и время
Игорь Суицидов
I
Что такое философия?
Предполагается, что только сама философия имеет право ответить на этот вопрос. В рамках европейской традиции философия служит основоположением для наук и искусств. Следовательно, нельзя описать и исследовать философию извне. Только сама философия может сказать о себе самой, и она даже считает своим долгом сделать это прежде, чем высказаться обо всем остальном. Необходимость ответа на вопрос «Что такое философия?» представляет собой, можно сказать, главный импульс собственно философских исследований (в отличие от философских исследований, посвященных каким-либо конкретным темам: философии науки, философии искусства и т. д.).
Основополагающей роли философии и ее исключительному праву судить о себе самой противостоит, однако, то, что философий много, а не одна. На это замечание можно было бы возразить, что хотя философий и много, но лишь одна из них является истинной и может, следовательно, выполнять роль философии с большой буквы. Но как раз это-то утверждение и является сомнительным и вызывает дальнейшие вопросы. Где критерий истинности той или иной философии? Очевидно, что такого критерия вне самой философии нет. Подобно тому, как сама философия должна ответить на вопрос «Что такое философия?», так и критерий ее истинности, какой бы смысл ни придавался этому выражению, должен пребывать в ней самой. Но это означает, что различные конкретные философии не сравнимы между собой. Они отличаются этим от научных теорий, имеющих критерий своей истинности вне себя. Различные философии хочется, скорее, сравнить с произведениями искусства: ведь каждое произведение искусства, по общему мнению, содержит внутри себя закон своего собственного понимания. И кроме того, каждый философ, как и каждый художник, считает своим долгом создать нечто по существу новое, то есть создать новый критерий истины и придать самому слову «истина» новый смысл. Этим философ также отличается от ученого.
Однако, с другой стороны, между различными философиями существует спор, напоминающий научный. В этом споре стороны пользуются аргументами, и предполагается, что свидетель спора должен быть убежден в правильности того или иного философского подхода, а не предпочитать этот подход, руководствуясь только своим вкусом, как это принято в области искусства. Поэтому, в отличие от произведений искусства, философии устаревают, хотя и не так радикально, как устаревают научные теории.
Итак, если на вопрос «Что такое философия как таковая?» мы не чувствуем себя вправе дать ответ, ожидая ответа от нее самой, то на вопрос «Что такое некоторая конкретная философия среди других философий?» мы затрудняемся дать ответ по другой причине: природа и место такой конкретной философии кажутся неопределенными. Философия, которая стремится обосновать науки и искусства, сама занимает неясное положение между наукой и искусством. И это относится ко всем разновидностям конкретных философий вне зависимости от того, предлагают ли они себя как систему, как метод, как чистую критику и т. д.
В той мере, в которой философия обнаруживает сходство с искусством, она сама становится добычей позитивного изучения. Философия рассматривается в этом случае как манифестация духа народа, среди которого она возникла, и духа эпохи, в которую она была создана. Она может рассматриваться, далее, как порождение определенных социальных условий, свидетельство определенного уровня знаний, проявление тех или иных сторон психологии ее создателя и т. д. Короче говоря, философия попадает в сферу активности всех имеющихся в наличии гуманитарных наук.
С другой стороны, в той мере, в которой философия обнаруживает аналогию с наукой, она оказывается в зависимости от общих критериев научного знания. Философское доказательство должно в этом случае строиться по определенным законам логики, философия должна указывать на определенные факты, наличие которых может быть проверено экспериментально, и т. д. В этом случае философия также теряет свой приоритет и свою обосновывающую роль.
Бесполезность и двусмысленность философского спора была многократно высмеяна европейскими сатириками. Но столь же многократно была высмеяна и смена философских мод, и некритическое следование новой моде. Ни в одном слое европейской культуры не сформировалось отчетливого представления о роли и месте философии. Поэтому постоянно наблюдался переход от требования рациональной дискуссии к требованию терпимости или к требованию прямого насилия, – оба эти требования следуют из подхода к философии, сформировавшегося по аналогии с подходом к искусству.
Можно видеть, таким образом, что если каждая конкретная философия претендует на роль основоположения для наук и искусств и на собственный ответ на вопросы «Что такое философия?» и «Каков критерий истины для философии?», то в то же время она оказывается неспособной определить свое место в ряду других возможных философий. В тех случаях, когда такие попытки все же делаются, они только обнаруживают этот основной порок философского мышления. Так, Гегель и Хайдеггер попытались рассмотреть взаимное отношение конкретных философий. Но оба философа исходили при этом из превосходства собственного философского мышления и все прочие философские предприятия интерпретировали либо как закономерно приводящие к их собственному мышлению (Гегель), либо закономерно уводящими от него (Хайдеггер). При этом рассматривалось не возможное взаимное отношение друг к другу двух различных возможных философий, а некоторая позитивная история известных философских систем и методов. Таким образом, позитивный научный подход в обоих случаях не преодолевался философами, а инкорпорировался ими в их собственный метод.
Создается впечатление, что невозможность мыслить некоторую определенную философию в ряду других возможных философий составляет органический порок европейской философской традиции. Результатом этого порока является, в частности, все более отчетливо выявляющаяся в наше время неспособность европейской мысли противостоять различным неевропейским учениям. Они либо признаются манифестациями иных культур, к которым неприложимы европейские методы критики и которые в принципе непостижимы для европейского сознания, ограниченного своей собственной культурной
