Орнамент массы. Веймарские эссе - Зигфрид Кракауэр
Обнаружение нитей, опутывающих явления, – только одна (бессрочная) задача, которая вырастает из основополагающих убеждений Зиммеля. Другая задача заключается в том, чтобы постичь многообразие мира как тотальность и каким-то образом этой тотальностью овладеть, вникнуть в ее суть и выразить ее. Всё со всем связано – из данного принципа непосредственно следует тезис о единстве мира. Каждая взаимосвязь на это единство указывает, она лишь фрагмент великого мирового целого; не познав и не объяв его предварительно, имеешь дело только с фрагментарными незавершенными системами. Именно заявленная сквозная сопряженность феноменов требует раскрытия совокупности, ведь если не принимать ее во внимание, в лучшем случае придешь к познанию отдельных компонентов, какие всюду неоднозначны; собственно философу, стремящемуся преодолеть тотальность, этого недостаточно. Мне еще предстоит показать, как Зиммель снова и снова пытается освободиться от одиночного объекта и объять мир во всей его цельности. Для осуществления этого замысла им намечено два пути: гносеологический и метафизический. Первый ведет к чисто релятивистскому отрицанию абсолютного, к отказу от самосущного понимания тотальности и к изложению типичной картины мира в ее многообразии. Второй путь ведет к метафизике жизни, к грандиозной попытке понять проявляемое, основываясь на абсолютном принципе. Немного забегая вперед, стоит, пожалуй, обратиться к философии жизни, какой отмечен самый поздний период творчества Зиммеля, и пролить свет на то, в какой мере вообще мир как единство вошел в его сознание. Все беспредметные образования, все идеи и духовные силы, все устойчивые формы бытия изначально явились из вечно текучего потока жизни. Эта «жизнь», шумно пронизывающая и индивидов, есть основа мира, точнее – и об этом нельзя забывать – Зиммелева мира, то есть совокупности процессов и состояний, напрямую соотнесенных с человеком как духовным существом. Тотальность для мыслителя расщеплена и содержит в себе антитезу между объективными закономерностями, застывшими и повелевающими нами формами с одной стороны и перманентным разрушением едва затвердевших форм, постоянным изменением культурного и душевного состояния – с другой. Философ считает мир познанным, если в силах доказать, что само движение жизни между этими двумя полюсами целостности порождает противоречие, которое расщепляет многообразие, однако не достигает до его предельных глубин. Как же возможно, что не только преходящее, но и прочно утвержденное находит свой источник в жизни? По Зиммелю, всё, что жизнь исторгает из себя, обладает свойством закрепляться, вытачиваться в самодостаточную формацию и в итоге подчинять себе жизнь, от которой изначально произошло, и втискивать ее в свою форму. Ведь жизнь всегда больше, чем жизнь, она отрывается от самой себя и обретает четкие формы, она – река и вместе с тем суша, она склоняется перед творениями, вышедшими из ее лона, и вновь освобождается из-под их власти. Понятие жизни толкуется мыслителем так широко, что вмещает в себя идеи и истины, упорядочивающие ее течение, ничто уже не изымается из сферы его влияния, тотальность сведена к единственному первопринципу. Сколь бы ярко ни свидетельствовала формула мира, к которой в конце концов приходит Зиммель, о его стремлении охватить во всей полноте многообразие взаимосвязей, его страстное желание их объединить так или иначе не находит в этой формуле удовлетворительного разрешения, о чем мы, по крайней мере здесь, уже намекали. Безусловно, Зиммель, как никто другой, глубоко чувствовал, что только человеку абсолютных ценностей и убеждений по силам вместить в себя многообразие мира, преодолеть тотальность, однако ему самому так и не посчастливилось вступить в царство абсолюта, путь туда в силу природы его характера оказался заказан.
Зиммелю не суждено объять мир целиком, и потому он пытается овладеть им своим особым способом – подвергая всестороннему толкованию единичные феномены. Ведь собственный его принцип требует преодоления тотальности. Осуществить это можно всего двумя способами: или взяв из тотальности идею и наделяя ее своеобразием, или же начав со своеобразия и уже от него двигаясь во всё более отдаленные области многообразного, шаг за шагом, пока она не предстанет нашему взору целиком. Так что же это? Какие единства Зиммель изливает в мир, вокруг каких центров описывает он свои круги? Окунаясь в сферы явлений, сталкиваешься с бесконечным богатством феноменов, каждый из которых обладает своим характером и в то же время теснейшим образом взаимодействует с другими феноменами. Круг тем мыслителя, как я упоминал, охватывает обширные области социологических явлений, ценностные переживания человека, бесчисленные душевные порывы и другое. Из средоточия этих феноменов вырастают индивиды, они отчетливо выделяются из массы прочих существ и образуют органически сложившиеся звенья, тотальности с их характерными чертами. Будучи частью многообразного мира, они тоже принадлежат ему или, как миры в себе, занимают диаметрально противоположную позицию, они либо части целого, либо само целое – всё зависит от перспективы. Когда бы Зиммель ни обращался к индивидуальным формам, он отделяет их от сплетения явлений и таким образом неизменно отсекает от макрокосмоса; он признаёт за ними статус самостоятельных единиц и с презрением отвергает всякую мысль о том, чтобы присовокупить индивидуальный микрокосмос к всеобщей тотальности. Если задаться целью показать скитания Зиммеля в мире, надо сперва закрыть глаза на его преклонение перед великими умами, ибо отдельная личность не сводится для него к содержанию мира, но являет собой завершенный самостоятельный образ, познаваемый исключительно из себя самого. То, что затем будет обозначаться как «мир» или «тотальность», есть не что иное, как осознанная субъектом множественность за вычетом всего индивидуального.
В качестве базиса для своих экскурсов в мир философ выбирает определенные общие понятия, которые позволяют
