Олег Буткевич - Красота
Суть всякого подлинного творчества, в том числе и искусства, как раз обратная: создавать универсально, производить, как писал Маркс, «по меркам любого вида» и всюду уметь «прилагать к предмету соответствующую мерку»4. Что же касается общественного содержания любого произведения искусства, то оно, на наш взгляд, обусловлено не тем, что его главным предметом целенаправленно становится общественный человек (хотя он им действительно является), но тем, что единственно общественный человек создает искусство.
Думается, любые попытки вывести факт в самом дело наглядного, обязательного присутствия общественно-человеческого содержания в произведениях искусства из стремления художников обязательно изображать только человека и человеческую жизнь крайне упрощают и уплощают проблему. В то же время распространенное желание теоретиков увидеть в искусстве специальный инструмент исследования общественной жизни (как, кстати, и старания многих эстетиков любыми путями отыскать объективно-общественные качества красоты) далеко не случайно. Представляется, что побудительная причина того и другого кроется в несомненно правильном в принципе понимании особой значительности роли художественного творчества в общественно-человеческой практике. Однако попытка теоретически обосновать это посредством конструирования особого общественного предмета эстетического отражения, будь то специальный общественно-человеческий предмет искусства или объективно-общественное качество красоты, не решая проблемы, немедленно возвращает авторов к обреченно пассивной (ибо здесь эстетически отражается уже данное «человеческое» содержание), к той узко познавательной эстетической концепции, преодоление которой и ставят, как правило, своей целью сторонники подобных теорий.
Ответ на поставленный выше вопрос видится совсем не в том, чтобы «изобрести» особый общественно-человеческий предмет художественного познания, в остальном идентичного познанию научному. Необходимо раскрыть особую, ничем не заменимую роль красоты и искусства в созидании материальных и духовных ценностей в общем процессе трудовой деятельности человечества. Только тогда может стать действительно понятной и оправданной необходимость двустороннего отражения действительности в формах логического и эстетического отражения.
Но уже сейчас, ставя вопрос в чисто гносеологической плоскости и сравнивая существо понятийного и эстетического отражения, нельзя не увидеть, что пути логического и непосредственного познания не были и не могли быть произвольно «избраны человеческой мыслью». Обе эти формы неизбежно и закономерно возникли в процессе человеческой практики, породившей и самою мысль. Ибо они оказались изначально обусловленными как двойственной природой объекта, так и двойственной природой субъекта отражения.
Со стороны объекта они были обусловлены реальным существованием всеобщих закономерностей, проявляющихся лишь в более или менее случайных, частных, единичных связях бытия, частью которого является и сам человек. Со стороны субъекта они были обусловлены непосредственностью его чувств, связывающих сознание с миром явлений, и в то же время способностью к отвлеченному, абстрактному мышлению.
Без такой способности, выросшей в процессе трудовой деятельности, человечество никогда не смогло бы проникнуть в собственную, не зависимую от субъективных реакций сущность явлений. В то же время реальное, деятельное существование человека было бы невозможным без чувственного, индивидуального, непосредственного восприятия им тех же явлений, без которого он не имел бы вообще никаких знаний о мире, не имел бы с ним непосредственного общения.
Сознание общественного человека закономерно развивалось познающим действительность в двух формах — в ее чувственно-конкретных проявлениях и в ее всеобщности. Оно развивалось как логика и как непосредственное восприятие, как понятие и как образ, как наука и как искусство, как истинность и как красота. Подобно всякому диалектическому единству, две стороны познанности непрерывно проникали друг в друга, опосредовали друг друга, не существовали друг без друга. Нет и никогда не было ни одного самого строгого научного обобщения, в основе которого не таилось бы непосредственное начало, как нет и ни одного художественного откровения, в фундаменте которого но лежали бы кирпичи логики. И в то же время две формы общественного сознания оставались диалектически отрицающими друг друга противоположностями, отражающими реальное единство противоположностей саморазвивающейся материи, движущейся по всеобщим законам и существующей в частной форме явлений...
«Общие законы движения внешнего мира и человеческого мышления, по сути дела, тождественны»5. Эта мысль Энгельса содержит вполне конкретный смысл, и понимать ее нужно, думается, во всей ее конкретности. Человеческое сознание, будучи отражением но только всеобщих законов, но и их реального бытия в форме взаимодействия частных явлений, принципиально способно отразить всю действительность как саморазвивающийся процесс. Причем само движение мысли не может не отражать реальные процессы действительности в ее диалектическом саморазвитии. «Продвижение» сознания по пути постижения истины не может не быть поэтому движением подлинно диалектическим, процессом, не пассивно следующим только некоему волевому импульсу познающего «я», извне «подталкивающего» мысль по ступеням познания, но процессом, саморазвивающямся на основе внутренней диалектики, отразившей диалектическое саморазвитие вселенной.
2. ДИАЛЕКТИКА МЫШЛЕНИЯ. ФАНТАЗИЯ
Если мы рискнем даже в самой общей форме представить себе диалектику творческого мышления, мы увидим, что соответствие содержания сознания «общей природной связи» — не в каком-то переносном или условном смысле, но в самом прямом — очевидно. Всеобщие законы и закономерности действительности, их глубинная взаимосвязь находят адекватное отражение в абсолютных и относительных законах теоретической истины. Научная истина — идеальное отражение строгого царство сущностей. С другой стороны, проявление всеобщих закономерностей в форме их зримого бытия, в виде реальных, конкретных фактов и событий находит отражение в непосредственной образности мышления. Диалектика понятия и образа воспроизводит совершенно реальную диалектику сущности и явления сущности. Тогда диалектика истинности и красоты предстает перед нами как диалектика сущности, абстрактно познанной в самой себе, и сущности, непосредственно раскрывшейся в ее закономерном явлении.
Однако, поскольку ни один закон реально не существует в самом себе, получая существование лишь в конкретном явлении, и поскольку это явление также реально никогда не становится полностью закономерным, ибо сущность в действительности никогда исчерпывающе не находит своего явления (это был бы оживший гегелевский идеал), постольку сами истина и красота не только не переходят, но и не могут перейти в реальность.
Как то, так и другое есть идеальное отражение реальности. Идеальное не потому лишь, что оно порождено сознанием, но и в том смысле, что и красота, и истина — это творческое, а не зеркальное отражение, что и то и другое есть разные формы познанности, отражающей реальность, но не тождественной ей.
В то же время, оставаясь достоянием сознания, диалектика истинности и красоты отражает совершенно реальную тенденцию диалектического саморазвития материи ко все большей существенности, закономерности, целесообразности своего бытия. Эта тенденция, как мы увидим ниже, находит разумное материальное воплощение в человеческой практике, делающей материю, по образному выражению В. И. Ленина, «объективно истинной». Научная истина и красота, как бы завершая всякий раз цикл идеального (в сознании) саморазвития мира, определяют, каждая по-своему, цель последующего материального преобразования действительности, тем самым деятельно, хотя и по-разному, участвуя в практике.
Но наметив в общем, так сказать, «статическом» виде диалектические составляющие процесса познания, мы пока не коснулись динамики последнего, диалектического саморазвития этого процесса. Очевидно, и здесь следует искать прообраз в самодвижении реальной, отражаемой сознанием действительности. Подчеркиваем, что здесь не может быть речи об аналогии. Вопрос стоит о соответствии процессов познания всей остальной «природной связи», на которое столь обоснованно указывали классики марксизма.
Мы знаем, что мир развивается под знаком необходимости. Но одной лишь необходимости недостаточно для осуществления саморазвития. Необходимость, рассматриваемая в своей собственной внутренней определенности, именно в силу этой определенности но способна к развитию и трансформации, как не способна и к созданию новой, ранее не бывшей необходимости. Она необходима в самой себе.
