Олег Буткевич - Красота
Всякое открытие непременно связано с чистой и светлой радостью познания. Эта радость коренится в человеческой природе, она заложена в самой глубочайшей сущности человека. Ибо в человеческом познании материя, порвав путы бесконечно долгого неорганического и животного существования, начинает узнавать самое себя во всем сверкающем великолепии естества, во всем величии космических законов, в мудрости наук и гениальности искусства.
Но что значит сделать научное открытие? Это значит, так или иначе сопоставив какие-то уже известные величины и факты, явления и законы, соотнести их с непонятыми пока данными опыта и в результате обнаружить новую, закономерную связь в познаваемом. Даже самое малое научное открытие есть не что иное, как еще один шаг на пути познания диалектической взаимосвязи всего сущего. Каждый такой шаг доставляет радость познания, радость материи, узнающей самою себя. И не просто узнающей, но и творящей. Потому что акт познания — это акт духовного творчества, предваряющих* и программирующий творчество материальное. В каждом акте познания уже бьется пульс созидания, пульс разумного преобразования материи на человеческом этапе ее саморазвития.
Очевидно, уже сейчас у нас есть все основания предположить, что светлая эстетическая радость состоит в кровном родстве с радостью теоретического открытия. Ведь радость переживания красоты — это также радость своеобразного познания. Даже, казалось бы, в малых и незначительных явлениях окружающей повседневной жизни, ощущая их красивыми, человек, сам не осознавая того, приоткрывает для себя все гармоническое единство развивающегося мироздания. А поскольку эстетическое восприятие, оставаясь непосредственным восприятием, не отделяет объект познания от субъективной на пего реакции, как это происходит при теоретическом проникновении сознания в глубь явлений, постольку человек, ощущающий красоту, воспринимает не только диалектическое единство внешнего мира, но и свое личное к нему причастие.
Материя в лице человека непосредственно узнает собственную, скрытую в случайностях, всеобщую глубинную закономерность, непосредственно ощущает в красоте диалектику собственного гармонического развития. Поэтому светлая радость эстетического переживания — радость ощущения красоты чего-либо — всегда есть и личная радость самопознания. Переживая красоту, человек непосредственно ощущает себя человеком — познающим и творящим началом человеческой вселенной.
В явлениях, которые воспринимаются прекрасными, — в раскрывшейся гармонии форм, в гармонических цветосочетаниях, в гармонии тех или иных общественных отношений — мы непосредственно ощущаем не только закономерное диалектическое единство всех явлений действительности, но и прецедент, и залог возможности деятельного преодоления внешней незакономерности, бренности и случайности во имя торжества необходимости, стройности, вечности мироздания. Ощущаем залог победы космоса над хаосом, организованности над энтропией, жизни над смертью, как бы воочию видим перспективу дальнейшего гармонического развития, носителем которого с появлением разума стала общественная человеческая субъективность как в духовном акте самопознания материй, так и в материальном ее самопреобразовании в трудовой практике человечества.
Выше неоднократно подчеркивалось, что субъективное переживание красоты есть реакция познающего сознания на объективный источник эстетического восприятия. Теперь мы видим, что красота предстает перед нами как эмоциональный сигнал непосредственной познанности.
При кажущемся несовпадении этих двух определений (красота — результат познания и красота — индикатор поэтапности), они в действительности лишь дополняют друг друга. Ведь познанность от непознаниости с формальной стороны отличается именно тем, сумели ли мы раскрыть данное явление в его внутренней закономерности и в его закономерных взаимосвязях с другими явлениями действительности.
Поскольку в красоте мы непосредственно воспринимаем диалектическую взаимосвязь развивающейся под знаком необходимости материи и поскольку факт познания в любом случае (и в теоретическом и в эстетическом вариантах) характеризуется не чем иным, как раскрытием именно этой, всеобщей взаимосвязи, постольку переживание красоты одновременно оказывается и фактом своеобразного, непосредственного познания, и эмоциональной констатацией этого факта. Радость совершившегося акта познания здесь полностью сливается с самим познавательным актом.
Слитность эстетического восприятия с радостью по поводу совершившегося акта познания предопределяет то доставившее немало хлопот исследователям субъективное «вынесение» эмоционального ощущения красоты во внешний мир, благодаря которому людям всякий раз кажется, будто радость красоты — это не их собственное счастливое переживание раскрывшейся в предмете гармонии, но некое особое, непознаваемое рационально, «эстетическое», «человеческое», «общественное» качество предмета. «[...] Красота создается объективацией наслаждения. Это — объективированное наслаждение», — говорит Сантаяна1. Да, говорим мы, красота, взятая в одном из своих аспектов, — это объективированная радость; но суть дела, опускаемая Сантаяной, считающим, что эмоция красоты не только достояние сознания, но и целиком порождена сознанием, заключается в том, что эмоциональное переживание красоты есть познавательная реакция сознания на вполне реальное, вполне определенное содержание действительности.
Мы как бы эмоционально одариваем, отмечаем, награждаем нашим собственным переживанием красоты тот предмет, который открыл нам свою глубинную сущность и дал возможность непосредственно прикоснуться к глубочайшей сущности мироздания. Мы щедро окрашиваем его для себя той светлой радостью, которую переживаем сами, как любящий человек окрашивает собственной любовью предмет, подаривший ему состояние любви. Ниже мы увидим, что — как и в этом последнем случае — природа, внушающая нам особую бескорыстную любовь к тому, что доставляет эстетическую радость, сама отнюдь не так уж и «бескорыстна», как это может показаться...
Необходимо отметить, что подобное субъективное «вынесение» во вне эмоциональных реакций, как бы объективируемых в явлениях, доставляющих нам те или иные непосредственные ощущения, отнюдь не есть прерогатива именно эстетического сознания. Ведь при всем своеобразии, сложности и познавательных возможностях — эстетическое восприятие остается восприятием непосредственным. А непосредственное восприятие, как неоднократно подчеркивалось выше, не только связывает нас с внешним миром, правильно рисуя образ последнего, но и переводит объективные явления действительности на язык непосредственных реакций. Причем результатом этого перевода оказывается, в частности, ж то, что мы изначально склонны при непосредственном восприятии действительности «выносить» ощущения во вне, как бы отождествлять их с той объективной реальностью, которая на нас воздействует.
Так, например, мы считаем пирожное «сладким», хотя «сладость» пирожного есть лишь вкусовое ощущение. Мы считаем укол «болезненным», тогда как боль есть лишь реакция организма на укол. В более сложных случаях мы склонны, например, нечто считать «страшным», хотя страх — наше собственное переживание, оценивать некоторые явления как «вдохновляющие», хотя вдохновение — сугубо личное, человеческое состояние.
И нужно сказать, что этот постоянный «самообман» вовсе не столь уж бессмыслен, как может показаться на первый взгляд. Ведь, скажем, боль есть прямой сигнал опасности. Горечь пищи или ее зловоние также сигнализируют о возможных неприятностях. Напротив, то, что кажется «приятным» (хотя само удовольствие — это лишь наша реакция на внешний мир, но не его воздействующее на нас объективное содержание), обычно оказывается и полезным. Одним словом, кажущаяся объективно-эмоциональной окраска, которую для нас приобретают субъективно окрашенные нашими же переживаниями предметы и явления, несомненно, способствует непосредственной ориентации в сложностях окружающей действительности.
То обстоятельство, что, непосредственно восприняв в явлениях и процессах их внутреннее, гармоническое начало и испытав радость этого открытия, мы безотчетно переносим собственное ощущение счастья на объект эстетического восприятия — это обстоятельство само по себе уже красноречиво свидетельствует об особенной, жизненной заинтересованности человечества в эстетическом раскрытии окружающего, о совершенно объективной потребности в увеличении числа объектов, вызывающих ощущение красоты.
