Олег Буткевич - Красота
Мы знаем, что мир развивается под знаком необходимости. Но одной лишь необходимости недостаточно для осуществления саморазвития. Необходимость, рассматриваемая в своей собственной внутренней определенности, именно в силу этой определенности но способна к развитию и трансформации, как не способна и к созданию новой, ранее не бывшей необходимости. Она необходима в самой себе.
Только во взаимодействии — этой «конечной причине вещей» — осуществляется саморазвитие мироздания. Но взаимодействие, хотя оно и протекает под знаком необходимости, есть незакономерное с точки зрения каждой из взаимодействующих необходимостей, их взаимное столкновение друг с другом. В то же время именно в этих бесчисленных столкновениях и проявляются, то есть реально существуют в явлениях — единственной форме существования — все закономерности действительности.
Исходя из этого, Плеханов, как известно, пытался охарактеризовать случайность как «точку пересечения» независимых рядов. Неточность такого определения заключалась в том, что оно делало случайности и необходимости равнозначными формами бытия материи, превращая мир в хаотично пересекающиеся, независимые друг от друга, несвязанные друг с другом единой необходимостью процессы. Между тем само существование случайности есть, по выражению Гегеля, «абсолютная необходимость». Всеобщая связь явлений, всеобщее диалектическое единство материального мира проявляется во взаимодействии закономерностей, каждая из которых, если идти от общего к отдельному, оказывается все более частной, более случайной формой все того же единого движения материи.
Но во взаимодействии не только проявляются уже существующие необходимости — в них рождается новое. Необязательное для каждой из взаимодействующих закономерностей их столкновение друг с другом — вот то единственное, что способно породить новую закономерность. Так, прямолинейно летящий камень в идеальных условиях осужден вечно совершать свое движение. В этом движении — сущность летящего камня. Однако сама по себе эта сущность может проявиться, то есть обрести реальное существование, только во взаимодействии со всем тем, что не движется в том же направлении и с той же скоростью. При этом движение камня не только абстрактно проявляется в явлениях, оно в них обретает вполне конкретное столкновение с другими необходимостями. С сопротивлением воздуха, с силой притяжения земли. В результате прямолинейное равномерное движение замедляется, переходит в падение. Это уже новая, ранее не существовавшая закономерность.
Но вот камень падает на землю. И случайно попадает в бегущее животное. Животное убито. Неожиданное, с точки зрения участвующих в столкновении элементов — скорости и массы падающего камня и жизнедеятельности животного, — обрывает организованнейший в себе самом, сложнейший процесс биологической жизни и дает начало иному процессу, процессу распада белковых структур вплоть до образования простейших элементов, питающих почву. И вот уже рядом с упавшим когда-то камнем бурно прорастают семена растительной жизни...
Ничего этого не было бы, если бы камень летел вне случайных для его полета столкновений, как, впрочем, не было бы и самого полета камня, потому что для проявления движения нужно, чтобы ему противостояло нечто, что не движется или движется в иную сторону, или с иной скоростью. Лишь диалектика необходимого и случайного, в которой осуществляется реальное бытие мира во взаимодействии сущностей, проявляющихся в случайной форме, способна порождать и все реальное новое, что возникает в мире.
Известно, что наша понятийная логика есть идеальное отражение закономерности, необходимости, под знаком которой существует и развивается действительность. Об этом написано столь много, что вряд ли есть нужда повторять здесь уже сказанное. Однако хотелось бы обратить внимание на парадоксальное, на первый взгляд, обстоятельство. Именно потому, что логика, не только как содержание сознания, но и как процесс самого мышления, представляет собой способность исследовать предмет в его собственной, внутренней закономерности, она сама по себе не может породить ничего нового. Творчески она так же бессильна, как бессильна в этом отношении и любая необходимость реальной действительности, взятой лишь в своей внутренней, собственной определенности. Условно говоря, логика может лишь исследовать уже открытый, уже известный факт или процесс. Условно, потому что и этого она не могла бы, если бы, наряду с логикой, сознание не обладало еще одной важнейшей способностью, в идеальной форме отразившей вторую составляющую реального процесса диалектического существования и развития действительности — случайность. Эта способность — способность фантазии.
В самом доле, суть фантазии заключается как раз в возможности алогичного, с точки зрения существующих понятий, столкновения, сопоставления, сочетания уже известного, по не сопоставляемого ранее в данной, неожиданной, не вытекающей прямо из собственных характеристик сопоставляемого связи. Только посредством этой способности мы можем допускать любое предположение, совершать любое открытие, делать любое обобщение в любой области познания и в любой его форме — как научной, так и художественной. Ленин писал, отмечая огромную ценность этой способности: «[...] В самом простом обобщении, в элементарнейшей общей идее („стол“ вообще) есть известный кусочек фантазии»6. Всякое созидание идеального нового, всякое духовное творчество сопряжено как с деятельностью логики, так и с деятельностью фантазии. Диалектика логики и фантазии в сознании есть не что иное, как идеальное отражение диалектики необходимости и случайности, адекватно моделирующее реальное самодвижение и развитие внешнего мира.
У нас нет возможности всесторонне анализировать здесь еще далеко не исследованную диалектику творческого мышления. Отметим лишь некоторые ее аспекты в том плане, как они представляются в связи с нашим изложением.
Необходимость, проявляясь в реальной действительности всегда в случайной форме, в то же время отрицает случайность как свою диалектическую противоположность. Точно так же и логическое мышление, в своем реальном процессе неизбежно и постоянно протекая в формах, невозможных без активного участия фантазии, в то же время диалектически отрицает последнюю, фиксируя это отрицание в уже найденных системах «жестких» логических понятий.
С другой стороны, случайность, будучи формой существования и возникновения необходимостей внешнего мира и сама являясь «абсолютной необходимостью», отрицает всякую, уже ставшую закономерность, рождая все новые пути развития. Точно так же и фантазия, пока она остается творческой созидательной способностью (а не средством стихийного, бессмысленного искажения реальности), непрестанно оперируя логическими понятиями и выводами, сопоставляя их и соединяя в новые комбинации, открывающие возможные перспективы дальнейших исследований, в то же время самим своим существом отрицает логическую завершенность чего-либо уже найденного. Она непрестанно толкает мышление вперед, не позволяя ему остановиться на достигнутом, будоража все новые процессы, приоткрывая новые горизонты.
Как мы увидим ниже, это движение познания вперед, его «стремление» к новому, еще не открытому, не освоенному неизбежно проходит через стадию образного представления как вожделенной цели всякого творчества — материального и духовного. Давно отмеченная связь фантазии, прежде всего, с образностью мышления, в свою очередь, непосредственно связанной с целевым эмоциональным содержанием сознания, о котором Маркс писал, что оно «полагает предмет [...] идеально, как внутренний образ, как потребность, как побуждение и как цель»7, представляется в данной связи весьма симптоматичной. Ведь и в реальном мире, в процессе его саморазвития все новое возникает во взаимодействии сущностей, в их явлениях, отражаемых сознанием именно в образной форме, составляющей диалектическое единство с логической формой раскрытия истины.
Интересно в этой связи то, что пишет о своем творческом процессе А. Эйнштейн:
«Слова, так как они пишутся или произносятся, по-видимому, не играют какой-либо роли в моем механизме мышления. В качестве элементов мышления выступают более или менее ясные образы и знаки физических реальностей. Эти образы как бы произвольно порождаются и комбинируются сознанием.
Существует, естественно, некоторая связь между этими моментами мышления и соответствующими логическими понятиями. Стремление в конечном счете прийти к ряду логически связанных одно с другим понятий служит эмоциональным базисом достаточно неопределенной игры с вышеупомянутыми элементами мышления.
