Ангел истории. Пролетая над руинами старого мира - Вальтер Беньямин
Как многие люди смогли бы поверить самим себе, если даже ум Леопарди признает за ними благоразумие? Как многие, не испытывая отвращения к такому горькому признанию, повели бы себя именно так? Тут вступает в силу суеверие, что лекарственный концентрат самых горьких ингредиентов не был бы по вкусу каждому в отдельности. Куда охотнее человек прислушивается к обычаям и поговоркам, к таинственному и темному, чем к языку здравого смысла, говорящему о жестокостях и страданиях в жизни.
На чем человек узнает свою силу
На своих поражениях. Там, где из-за собственных слабостей мы не имели успеха, мы начинаем их презирать и стыдиться. Там, где мы сильны, мы презираем свое поражение и стыдимся невезения. Познаем ли мы свою силу в победе и в счастье? Кому же неизвестно, что ничто так не обнаруживает наших самых глубоких слабостей, как именно они? Кому не случалось после победы в борьбе или в любви, как будто в наплыве блаженной слабости, ощутить над собой вопрос: и это я? Это мне, слабейшему?
Иное серия поражений, в которых мы изучаем все приемы вставать, и стыд омывает нас, как драконова кровь. Будь то деньги, алкоголь, слава или любовь – в том, где человек силен, он не знает чести, страха перед позором, выдержки. Еврей-ростовщик не может быть настырнее со своими клиентами, чем Казанова с Шар-пионом. Такие люди бурно действуют, употребляя свою силу. Особенно энергичная и ужасная деятельность – это цена, которую платят за силу. Пребывание в танке. Если, действуя внутри, мы глупы и высокомерны, то мы падаем во все канавы, рвемся через препятствия, вздымаем грязь и уродуем землю. Но, оказавшись по уши в грязи, мы неукротимы.
О вере в то, что нам предсказано
Исследовать состояние, в котором находится человек, который апеллирует к темным силам, – самый верный и короткий путь к познанию самих этих сил. Потому что у каждого чуда две стороны, одна связана с тем, кто ее совершает, другая – с тем, кому оно адресовано. И нередко вторая более содержательна, потому что она заключает в себе тайну. Если кто-то хочет узнать о своей жизни у графолога или хироманта, то мы сначала хотим узнать только одно – что с нами происходит? И он по-видимому, прежде всего предстоит заняться сравнением и проверкой. Более или менее скептически будет просматривать утверждения одно за другим.
На самом деле ничего подобного. Скорее обратное. Прежде всего такой жгучий интерес к результату: будто он узнает о ком-то, для него очень важном, но совершенно ему неизвестном. Горючее для этого огня – тщеславие. Вскоре огонь превращается в море пламени, – он встретил свое имя. Но если само по себе называние имени есть одно из самых сильных впечатлений для его носителя (американцы использовали это практически – с их световых реклам говорят Смит и Браун), то в предсказании оно, разумеется, соединяется со смыслом сказанного.
Здесь дело в следующем: так называемый внутренний образ собственного существа, который мы носим в себе, меняется от минуты к минуте, как чистая импровизация. Он устанавливается, если можно так выразиться, в соответствии с масками, которые ему показывают. Мир – это целый арсенал таких масок. Только погибающий, опустошенный человек ищет его в себе в неком искажении. Мы сами по большей части этим небогаты. Поэтому ничто не может сделать нас счастливее, чем когда кто-то подходит к нам с целой коробкой экзотических масок и примеряет на нас редкие экземпляры – маску убийцы, финансового магната, мореплавателя. Мы очарованы возможностью смотреть сквозь нее. Мы видим обстоятельства или моменты, когда мы действительно были тем или другим или всем вместе.
Этот маскарад привлекателен нам как дурман, им и сегодня живут гадающие на картах, хироманты и астрологи. Они умеют вернуть нас в ту беззвучную паузу судьбы, о которой лишь позднее понимаешь, что в ней был заключен росток для совсем другого хода жизни, чем та, которая выпала нам на долю. То, что судьба может остановиться, как сердце, это мы ощущаем в тех, как будто бы таких скудных, как будто бы искривленных образах нашего собственного существа, которые показывает шарлатан, ощущаем, исполненные глубокого сладкого ужаса. И мы с тем большей готовностью признаем его правоту, чем больше наша жажда ощутить поднимающиеся в нас тени никогда непрожитой жизни.
Короткие тени
Когда время близится к полудню, тени становятся лишь черными четкими очертаниями у основания предмета и с готовностью, тихо и незаметно скрываются в свое здание, уходят в свою тайну. Там, в их сжатой, скрюченной полноте настает час Заратустры, размышлений в «полдень жизни» в «летнем саду». Познание, словно солнце в верхней точке своего пути, охватывает предметы наиболее точно.
Тайные знаки
Это слово идет от Шулера. Во всяком познании, говорил он, должна содержаться частичка бессмыслицы, в узоре античных ковров или орнаменте фризов всегда можно обнаружить где-нибудь крошечное отклонение от точного рисунка. Иными словами, решающим является не продвижение от познания к познанию, а скачок внутри каждого отдельного познания. Это невзрачный знак подлинности, отличающий предмет от серийного товара, изготовленного по шаблону.
Слово Казановы
«Она знала, – говорит Казанова об одной сводне, – что у меня не хватит сил уйти, не дав ей чего-то». Странные слова. Какие силы были нужны, чтобы лишить сводню заработанного? Или, точнее, в чем состоит та слабость, на которую она всегда может рассчитывать? Это стыд.
Продажна сводня, а не стыд клиента, который пользуется ее услугами. Он ищет то, что осуществляется ею, – тайное убежище, но самое тайное – это деньги. Наглость бросает на стол первую монету, стыд кладет сверху еще сто, чтобы прикрыть ее.
Дерево и язык
Я спустился в ложбину и лег под деревом. Дерево было тополь
