Цветы в тумане: вглядываясь в Азию - Владимир Вячеславович Малявин
Если предположить – а это предположение кажется мне единственно разумным, – что внутреннее коррелируется с внешним сущностно или на худой конец структурно, то свалка китайского быта должна указывать на необыкновенную тщательность духовного бдения – подлинного идеала китайской жизни. Согласно классическим формулам, просветленное сознание – «густое, тонкое и единое», его мир – это «чаща тьмы образов». Художник XV в. Шэнь Чжоу в надписи к картине «Ночное бдение» утверждал, что достигшему просветленности бдения дано чувствовать первозданный разрыв, зазор, пустоту в опыте, которые так тонки-плотны, что туда «нельзя воткнуть даже кончик волоска».
Все это означает, что хаос китайской жизни приковывает внимание к мгновению, к «мельчайшему», побуждает жить красотой эфемерного и, следовательно, учит все оставлять. Поразительное, даже парадоксальное свойство! Ибо, вникая, пусть даже невольно и автоматически, в каждое мгновенное переживание, сознание невольно пробуждается, встряхивается, дух открывает новые глубины своей чувствительности, и тогда за пеленой пляшущих теней вдруг прозреваешь в темной глубине неба… затаенное присутствие иного-одного: вечнотекучего хаоса. А мир, сваленный в кучу, еще откровеннее свидетельствует о своей цельности. Китайский город и есть такой образ хаоса – ошеломляюще цельный в своей беспорядочности. К хаосу приходят, оставляя, снимая, стирая все мысли, чувства и образы. Недаром Лао-цзы назвал бдение «чисткой темного зеркала». Эта работа хаоса сродни работе любви в буддизме или христианстве: она не прекращается ни на миг и даже составляет как бы ее бытийное подполье. Самое время вспомнить заветы древних «упражняться во всякое время» (Конфуций), «упражняться в постоянстве» (Лао-цзы). Поистине, мимолетность жизни – лучшее свидетельство непреходящего, и нет лучшего способа войти в вечность, чем предаться, довериться повседневности. Посреди житейского волнения, в оставленности всего и вся и, значит, в пред-оставленности человека себе, раскрывающей тайну его свободы, только и может родиться воля к совершенству. Вот где спрятан секрет необыкновенной жизненности Древнего Китая.
* * *
На следующее утро отправляемся на вокзал скоростной железной дороги – нового китайского чуда. Куда только подевался хаос быта Поднебесной, она же всенародное под-небесье, которое прячется в самом себе! (Подозреваю, что он теперь прячется внутри компьютерных систем.) Быстрый, комфортабельный поезд за сорок минут домчал нас до городка у подножия горного массива Хуашань, старинного центра китайского даосизма. Как почти все знаменитые горы Китая, Хуашань теперь превращена в заповедник с красивыми видами аттракцион, и подвижникам Дао пришлось отступить под натиском смелого нового – читай: наглого и жульнического – мира турбизнеса. Из кабинки канатной дороги, поднимающей посетителей к вершине, можно видеть заброшенные домики и пещеры отшельников. Даосы отступили, но не ушли. Они укрылись в монастырях и оттуда совершают набеги на знаменитые пики Хуашани, проводят там свои «семинары». Наш путь лежит в один из таких оазисов древней мудрости, именуемый Институтом Яшмового источника. Институтом заведует наставник Су Хуажэнь, и он согласился обучать новичков из России гимнастике, дарующей долголетие.
Размещаемся в небольшой гостинице с видом на горы и красивым двориком в китайском стиле. Идем знакомиться с хозяином. Вышел во двор и остолбенел. Передо мной на стене висят четыре иероглифа, выражающие мудрость великого Пути-Дао: «Обеспечивайте бесперебойную сообщительность!» Ларчик открывался просто: здесь раньше размещалась контора, ведавшая транспортным сообщением в округе.
Занятия проходили на крыше гостиницы, а в дождь или при сильном ветре – в офисе учителя Су. Начинались они в пять утра и длились часа два-три. Когда выходишь на крышу перед началом занятия, город и горы еще погружены в ночной мрак, вокруг тишина, только иногда свистнет вдали тепловоз. Встаем лицом на восток, чтобы «впитывать силу восходящего солнца». Восточный край неба постепенно светлеет, громады гор и усеянная домами равнина внизу понемногу выступают из тьмы, воздух теплеет, птичьи трели приветствуют рассвет. Ведет занятие ученик нашего даоса, а сам он стоит в стороне и поправляет наши стойки и движения, изрекая простые истины совершенствования по-китайски: «Расслабьтесь!» «Еще расслабьтесь!», «Дышите ровно», «Спина прямая!», «Отстраняйтесь от суетных мыслей», «Не спешите!». «Весь секрет исполнения этих упражнений, – добавляет он, – в том, чтобы делать их медленно. Даже Лао-цзы уехал из Китая на буйволе потому, что буйвол ходит медленно». Медленные движения быстро приносят плоды: приходит внутренняя сосредоточенность, мышцы словно расплываются, чувство тяжести тела сменяется приятным ощущением плотной, как бы взрывчатой пустоты и растекающегося жара. После занятия заряд бодрости и ясности духа остается на весь день «Институт Яшмового источника» расположен по соседству с даосским монастырем и большим парком, где даосы в своих черных шапках и серых халатах степенно прохаживаются бок о бок с туристами и семьями из местных. Атмосфера праздности неожиданно, но очень естественно объединяет здесь монахов и мирян. Хуашань живет воспоминаниями о нескольких легендарных даосах: Люй Дунбине, Чжан Саньфэне и особенно Чэнь Туане, создателе знаменитой эмблемы Великого Предела. Статуя Чэнь Туаня в позе его фирменного способа медитации во сне украшает вход в парк. В одной из пещер при монастыре можно увидеть такую же лежачую черную статую Люй Дунбиня, накрытую до плеч красным покрывалом. Новодел, конечно. Прежнюю скульптуру разбили хунвейбины. Рядом стоят две стелы, на которых изображены схемы мирового круговорота в его поступательном и возвратном направлениях.
Помимо даосской символики в парке представлен мотив «национального возрождения». Этой великой цели посвящены надписи на двух больших валунах, поставленных здесь недалеко друг от друга и с небольшим разрывом во времени в 1918 и 1919 годах. Еще одно свидетельство того, как много значит для китайцев память о диктате колониальных держав. Эта память и сегодня не дает им покоя и скрытно движет их мыслями и поступками.
По вечерам площадь перед статуей Чэнь Туаня превращается в дискотеку на открытом воздухе. Впрочем, танцы – только одно из
