Ангел истории. Пролетая над руинами старого мира - Вальтер Беньямин
Тот, для кого сегодняшнее государство есть данность, и кому линия его собственного развития совершенно ясна, должен игнорировать все это, если не решится потребовать от государства протекции и поддержки «наук». Ведь свидетельством упадка является не соглашение между высшей школой и государством, это может быть просто честным варварством, а гарантия и провозглашение свободы такой науки, от которой с безоговорочной жесткостью ожидают, что она поведет своих адептов к социальной индивидуализации и государственной службе.
Высшая школа не терпит свободных взглядов и учений до тех пор, пока жизнь не получает возможности их выдвигать (так же как и строгие концепции), и этот чудовищный разрыв между высшей школой и государством продолжают наивно не замечать. Нет никакого смысла выдвигать отдельные требования до тех пор, пока при исполнении каждого из них не возникает сознания общности: примечательно и удивительно при этом то, как в учебном заведении, подобно какой-то чудовищной игре в прятки, учителя и ученики движутся не соприкасаясь, не замечая друг друга. Не являясь официальными лицами, ученики всегда оказываются позади учителей, а правовая основа университета, олицетворением которой является министр культуры, назначаемый сувереном, но не избираемый в университете, – это наполовину скрытое соглашение между академическими инстанциями и вожаками студентов (в редких, счастливых случаях также и преподавателей) с государственными органами.
Важной чертой студенческой жизни является то, что такое положение принимается безоговорочно и без всяких сомнений. Правда, так называемые свободные студенческие организации и другие социально ориентированные союзы предприняли некую псевдопопытку освобождения. Но она свелась к тому, что университет полностью превратился в гражданский институт, так что именно здесь стало совершенно очевидно, что сегодняшние студенты как общность не в состоянии вообще поставить вопрос о научной жизни и понять неразрешимое противоречие между наукой и профессиональным существованием наших дней.
Критика деятельности «свободных студентов» и родственных им движений совершенно необходима, поскольку она с надлежащей резкостью говорит о хаотичности представлений студентов о научной жизни. Здесь мы приведем слова из речи автора этих строк, произнесенной перед студентами, когда он призывал их к обновлению: «Существует очень простой и четкий критерий для того, чтобы определить ту или иную духовную ценность некой общности.
Это вопрос: может ли каждый член реализоваться в ней в полной мере, должна ли общность поглотить его целиком, и может ли она без него обойтись? Или каждому она нужна меньше, чем он ей? Очень просто поставить эти вопросы, очень просто ответить на них относительно каждого из современных социальных типов общности, и этот ответ является решающим. Всякий, кто чего-то добивается, стремится к полному осуществлению, которым и определяется ценность его достижений, когда человеческая личность полностью и безраздельно сможет себя проявить. Но социально обоснованное достижение, каким мы видим его сегодня, не демонстрирует полноты, это нечто разрозненное и вторичное. Нередко социальная общность – это то место, где тайно и в том же составе осуществляется борьба против высших устремлений, индивидуальных целей, а природное естественное развитие оказывается скрытым. Социальные достижения среднего человека в абсолютном большинстве случаев служат тому, чтобы вытеснить исконные независимые устремления духовной личности.
Здесь речь идет о тех, кто преподает, кто по долгу службы всегда сохраняет духовную связь с критицизмом и скептицизмом обучающихся студентов. Этим людям приходится ориентироваться в совершенно чуждой, чрезвычайно далекой от них среде, ставшей их рабочим местом. В отдаленном уголке ее они создают себе ограниченное поле деятельности, и вся полнота этих действий идет на пользу разве что самой общей абстракции. Не существует никакой внутренней исконной связи между духовной жизнью студента и его интересом к жизни детей рабочих, да даже и самих студентов. Никакой связи с собственной работой, кроме ни с чем не связанного чувства долга в соответствии с неким совершенно механическим противопоставлением: «здесь стипендиат народа – там социальная деятельность».
Это чувство долга рассчитано, производно, искажено и ни в коем случае не вытекает из самой работы. И долг выполняется: не в мучительной борьбе за понятую правду, не в сомнениях исследователя, вообще вне всякой связи с взглядами, возникшими в собственной духовной жизни. А только в резком, поверхностном противоречии, в отношении: идеально – материально, теоретически – практически. Одним словом, любая социальная деятельность – это не этический рост, а боязливая реакция духовной жизни. Однако не это представляет собой самое существенное и серьезное возражение против социальной деятельности; будучи абстрактной и лишенной каких-либо существенных связей, она противостоит собственно студенческой работе и стремится усмотреть в ней высшее проявление дурного релятивизма, который старательно и встревоженно все духовное стремится сочетать с физическим, так что для каждой посылки сразу же находит ее противоположность, соответственно не в состоянии увидеть синтез в жизни, но не то становится определяющим, что эта целостность на самом деле лишь пустая общеполезность, – а то, что, несмотря на все это, существует необходимость выдержки и любви там, где как будто бы дело идет лишь о механическом чувстве долга, и часто; стремясь избежать последствий духовного критического существования, взятого на себя как обязанность, студент сворачивает в сторону.
Ведь в самом деле он на то и студент, чтобы проблемы духовной жизни были ему ближе, чем практические социальные заботы. Наконец, и это совершенно точный признак: социальная деятельность студентов ни разу не принесла обновления понятий и оценок социальной деятельности вообще. Для общественности социальная работа по-прежнему означает своеобразное смешение долга и благотворительности каждого от дельного человека. Студенты не имели возможности четко определить свои душевные потребности, поэтому никогда еще не возникала действительно серьезно настроенная общность, а лишь корыстные объединения по обязанности.
Дух толстовства, который создал чудовищную пропасть между жизнью буржуазии и пролетариата, мысль, что служение бедным есть главная цель человечества, а не побочная задача в жизни студента, и здесь, именно здесь от него требуется все или ничего, – этот дух, выросший из идеи глубочайшего анархизма и монашеской общины, дух истинной, серьезной социальной работы, для которой при этом не требовалось детских попыток вживаться в психологию рабочих и простого народа, в студенческих общинах не прижился. Стремление превратить академическую общность в общность социальных работников потерпело поражение ввиду абстрактности и неопределенности предмета. Абсолютность намерения не нашла своего выражения, поскольку в этой общности она не встретила воли к абсолютности.
Симптоматичное значение попыток свободных, христианско-социалистических и других студенческих объединений в том, что двойственность, которую образуют университет и государство, они стремятся повторить в микрокосме университета в интересах своих жизненных и государственных амбиций. Они завоевали в университете право на все виды эгоизма и альтруизма, на большую жизнь, где все
