Гудбай, Восточная Европа! - Якуб Микановски
Именно Восточная Европа заставила Советский Союз дрогнуть, а затем подтолкнула его к падению. В большинстве сообщений о падении Советского Союза подчеркивается его неизбежность. Утверждалось, что коммунизм стал невозможной системой, особо отмечалась роль международной конкуренции, в которой СССР не мог опередить Соединенные Штаты в военном отношении, в то время как его экономика никогда не могла обеспечить уровень жизни, сравнимый с западным. Третий подход указывает на проблему преемственности: советская власть просуществовала достаточно долго, чтобы создать одно поколение лидеров, рожденных в системе. Как только это поколение во главе с Брежневым начало вымирать в начале 1980-х годов, вскоре за ним последовал и Советский Союз в целом.
Хотя все эти объяснения имеют свою долю правды, они все-таки носят внутренний характер, не принимая во внимание обширную империю Советского Союза, лежащую к западу от него. А это серьезная ошибка, поскольку, хотя Восточную Европу Советы приобрели в качестве буферной зоны, в долгосрочной перспективе она оказалась пропускными воротами. Она не оградила СССР от западного влияния; она загнала его в угол.
В вопросах экономических и социальных реформ сателлиты лидировали, а Советский Союз следовал за ними – хотя обычно с задержкой и после промежуточного периода репрессий и сокращения штатов. Венгрия после 1956 года стала примером социалистической экономики, которая могла обеспечить относительно высокий уровень жизни. Чехословакия во время краткого расцвета «Пражской весны» показала, что социалистическое руководство вполне может сосуществовать со свободной прессой и многопартийной системой. Польская «Солидарность», хотя и антикоммунистическая организация, парадоксальным образом показала, как выглядит настоящее общественное движение, возглавляемое рабочими.
Советский Союз реагировал на эти внешние раздражители по-разному, примером чему может служить правление Юрия Андропова и последующее Михаила Горбачева во главе Советского государства. Андропов, руководивший страной четырнадцать месяцев с 1982 по 1984 год, был членом старой гвардии брежневцев, и имел большой опыт работы в Восточной Европе. В 1956 году он служил советским послом в Будапеште и сыграл важную роль в пропаганде применения силы для подавления революции. В 1968 году, будучи главой КГБ, он рекомендовал «крайние меры», чтобы положить конец «Пражской весне», которая, по его убеждению, закладывала основу для «государственного переворота, устроенного НАТО» в Чехословакии. Андропов был воплощением жесткой линии. И все же в 1981 году он отговорил Брежнева от вторжения в Польшу. Андропов также продвигал когорту реформаторов внутри коммунистической партии, включая человека, который уничтожил большую часть его наследия, – Михаила Горбачева. Горбачев пришел к власти в 1985 году после короткого промежуточного периода, когда Советским Союзом руководил дряхлый Константин Черненко. Почти на двадцать лет моложе Андропова, Горбачев олицетворял совершенно иное отношение к Восточной Европе. Он восхищался более гибкой экономикой Венгрии и знал о принципах, лежащих в основе «Пражской весны», от одного из ее лидеров Зенека Млынаржа, своего друга по студенческим временам в Московском университете в начале 1950-х годов.
Будучи генеральным секретарем, Горбачев попытался возродить советскую экономику, привнеся часть предпринимательской ловкости, которую он подглядел в Венгрии и Восточной Германии. Он назвал эту политику перестройкой. Полагая, что реформы не смогут быть успешными без среды, открытой для критики, он сочетал перестройку с ценностями открытости и транспарентности, или гласности. Обе программы несли на себе отпечаток предыдущего восточноевропейского опыта. В 1987 году, когда представителя советского министерства иностранных дел спросили: «Что отделяло перестройку и гласность от „Пражской весны“», тот ответил: «Девятнадцать лет».
Гласность и перестройка не возродили советскую экономику, однако успешно устранили страх как одну из основных опор советской системы. На протяжении десятилетий коммунистическая власть в Восточном блоке держалась на страхе. Один польский друг однажды сказал мне, что его самым ярким воспоминанием во время военного положения было то, как он увидел на улице в Варшаве полицейского, и его немедленно охватил страх, потому что он знал, что этот «человек мог сделать со мной все, что хотел, – арестовать меня, избить, и я ничего не мог с этим поделать».
Подобное чувство беспомощности перед лицом произвола власти охватило весь Восточный блок. Однако примерно в 1987 году оно начало разрушаться как в странах-сателлитах, так и в самом Советском Союзе. В том году протестующим в Советской Эстонии удалось остановить открытие крупного и катастрофического с точки зрения экологии фосфоритного рудника. Успех побудил к дальнейшим действиям: демонстрациям в память об аннексии Эстонии и открытым призывам к восстановлению ее независимости. Оба направления неповиновения объ единились на Таллинском песенном фестивале 1988 года, где собрались триста тысяч человек, чтобы спеть фольклорные и патриотические композиции, включая неофициальный национальный гимн Эстонии.
Аналогичные мероприятия были организованы в соседних Латвии и Литве. В Латвии рок-опера «Охотник на медведей», основанная на национальном эпосе, стала центром возрождения национальных чувств. В Литве люди исполняли старые военные песни и пацифистские песнопения в память о своей утраченной свободе. Эти события стали началом «Певческой революции», которая распространилась по всем трем странам Балтии и стала их уникальным вкладом в освободительное цунами, прокатившееся по Восточной Европе в период с 1989 по 1991 год.
На Украине революция начиналась медленнее. Та м в 1988 году сине-желтый флаг независимости все еще был запрещен, поскольку коммунистические чиновники считали его «фашистской тряпкой». О том, кто имел неосторожность поднять его, немедленно сообщали в полицию. Но к 1989 году отношение начало резко меняться. Когда группа активистов и экологов организовала сплав по Днестру, местные жители «заплакали, увидев сине-желтые флаги на катамаранах» и закричали: «Одолжите нам свой флаг!»
Вскоре по всему советскому Западу стало возможно наблюдать ранее невообразимые сцены. В 1990 году на Украине тридцать тысяч человек, многие из которых были одеты в национальные костюмы, собрались на месте старой Запорожской Сечи, чтобы отметить пятисотлетие установления казачества. Коммунисты одновременно провели соревновательное мероприятие в нескольких милях оттуда, но оно привлекло лишь десятую часть посетителей. На политическом митинге недалеко от Сечи один оратор напомнил собравшимся, что выборы, на которых триста лет назад выбирали казацких гетманов, были более демократичными, чем выборы президента СССР. Те м временем в Советской Молдове сотни тысяч людей собрались на площади Победы в Кишиневе, чтобы потребовать смены алфавита с кириллицы на латиницу.
На этом этапе восстания люди в советских республиках сосредоточили свое внимание на возрождении национальных символов и языков. Однако по мере того как
