Анатолий Тарас - Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

7 октября 1603 года Адам Вишневецкий сообщил коронному гетману и великому канцлеру Польши Яну Замойскому о появлении «царевича Димитрия». Узнав об этом, Замойский посоветовал Вишневецкому известить короля, а московского беглеца отправить либо к королю, либо к нему (Замойскому), либо к гетману Литвы (Льву Сапеге).

1 ноября 1603 года король Сигизмунд III приказал князю Адаму привезти Отрепьева в Краков и представить подробное донесение об его личности. Адам Вишневецкий немедленно исполнил приказ короля относительно доклада, прислав в Краков подробную запись рассказов Отрепьева. Но переписка с Замойским убедила его в том, что король не склонен поддерживать эту интригу, поэтому Вишневецкий не спешил передавать самозванца королю.

Несомненно, что королю Сигизмунду III и канцлеру Яну Замойскому пришлось выбрать своего рода «среднюю» линию поведения. С одной стороны, им не хотелось затевать войну с Москвой. Во-первых, для этого требовались значительные средства, которых у них не было. Во-вторых, шла война с Карлом Зюдерманландским из-за шведского престола и Ливонии. Но с другой стороны, королю и канцлеру, как разумным политикам, была симпатична перспектива грандиозных потрясений в Московской Руси, ибо слабый сосед всегда лучше сильного.

Адам Вишневецкий предпочел бы действовать с согласия короля и канцлера, но был готов затеять войну и без них. Адам публично, в присутствии послов крымского хана заявил, что в отличие от короля он не связан мирным договором с царем Борисом и может действовать так, как хочет. В январе 1604 года Вишневецкий начал собирать частную армию в своей вотчине, в городе — Лубны на реке Суле.

Однако вскоре возникли серьезные разногласия между Лже-Дмитрием и Адамом Вишневецким. Вишневецкий вовсе не собирался идти походом на Москву, для этого у него было слишком мало сил. Целью его «частной» войны являлся захват нескольких городков на территории, контролируемой Москвой, а затем — заключение мира с царем Борисом на выгодных условиях.

Не исключено, что в ходе мирных переговоров голова Отрепьева стала бы разменной монетой. Самозванца, естественно, такие планы князя А дама не устраивали, к тому же у него к началу 1604 года появились другие покровители.

Дело в том, что Константин Вишневецкий познакомил «Дмитрия» со своим родственником, сандомирским воеводой Юрием Мнишеком.

Вот как он сам рассказывал думным боярам в Москве об этом знакомстве:

«Случайно ехал князь Вишневецкий, зять мой, с Дмитрием через Самбор к королю его милости, с которым и заехал ко мне. Я, имея дело к королю его милости, поехал также вместе с ними»

Сей предприимчивый человек, можно сказать — личность авантюрного склада, буквально ухватился за Самозванца. Важную роль в таком повороте событий сыграла его дочь Марина (1588–1614).

О пылкой взаимной страсти Лже-Дмитрия и Марины писали многие, от Шиллера до Пушкина. Видимо, юная шляхетка произвела сильное впечатление на беглого монаха, который раньше близко не видал знатных девиц. Ведь не только боярыни, но даже московские царицы никогда не бывали на торжественных церемониях и на пирах вместе с мужчинами. Не случайно через сто лет молодой царь Петр увлекся чуть ли не первой встречной девушкой в Немецкой слободе — Анной Моне.

Но не следует забывать и другое. Марине в момент знакомства было всего 15 лет. Какая девушка даже сегодня не мечтает о «принце»? И вот он появился: молодой, неженатый, вполне симпатичный, образованный, весьма неглупый царевич. Мало кто устоял бы и среди наших современниц, не то, что тогдашняя девушка из тогдашней провинции. Другое дело, что отец Марины быстро понял, какие выгоды он может извлечь при таком раскладе.

В феврале 1604 года король официально обратился к сейму, прося его высказаться о претенденте на московский престол. По вопросам о подлинности «царевича» Дмитрия и о возможности участия Речи Посполитой в его предприятии, он получил почти единогласный отрицательный ответ. «За» выступили только краковский воевода Николай Зебжидовский и Гнезненский архиепископ Ян Тарковский. Кроме них, Самозванца неофициально поддерживал литовский гетман Лев Сапега.

Все же в первых числах марта 1604 года Мнишек привез «царевича» в Краков. Пан Юрий действовал грамотно. Он начал с того, что устроил большой пир для местной знати, куда пригласил также и членов сейма. Естественно, что центральное место на пиру занял «царевич», прибывший со свитой в составе нескольких «знатных московитов». На самом деле все они являлись безродными беглецами из Московской Руси. Но их прекрасно одели, они оказывали Дмитрию-Григорию-Юрию царские почести.

15 марта состоялась аудиенция претендента у короля. Представ перед ним, Лже-Дмитрий произнес речь, пестрившую многочисленными латинскими изречениями, риторическими оборотами, а также сравнениями, в которых приводились подобные случаи из истории. Это выступление произвело самое благоприятное впечатление на присутствующих: все убедились, что «царевич» умен и достаточно образован.

Тем не менее, в своем ответе Сигизмунд, подчиняясь мнению сейма, заявил, что не может признать Дмитрия царем, не даст ему ни одного солдата и не нарушит мира с Москвой. Однако все это мог беспрепятственно делать частным образом Юрий Мнишек, так как король не имел права запрещать магнатам влезать в любые авантюры, какие им захочется.

Годунов пытался противостоять завязавшейся интриге. Он отправил в Краков Н. Е. Отрепьева-Смирного, двоюродного брата Григория, чтобы тот встретился с Лже-Дмитрием, публично разоблачил его и потребовал выдачи. Но паны не допустили этой встречи. Неудача постигла и стрелецкого голову П. Огарева, посланного с аналогичной миссией. Позже Вацлав Диаментовский отметил:

«Тогда, из-за столь неприязненного отношения к нему со стороны Бориса (Годунова), соблаговолил король его милость решить, что из-за Бориса, человека неискреннего и не считающегося с расположением короля его милости и всей Речи Посполитой нашей, не должен он того Дмитрия сдерживать, ни в тюрьму заключать, ни приказывать его отослать к Борису, что могло быть проявлением доброй и искренней дружбы… Пустил он все это на саму волю Божью, считая, что если он настоящий царевич и Господь Бог его чудесно от смерти сохранил, то он легко в столицу своих предков с помощью самого Бога может вступить.

Ни гетманов своих коронных и Великого княжества Литовского, великих и польных, через которых есть обычай у короля его милости, пана нашего, и у Речи Посполитой с неприятелем войны вести, ни войск своих с ним король не посылал»…

Некоторые историки утверждают, что для того, чтобы попасть в краковскую королевскую резиденцию Вавель, Дмитрию пришлось кое-что обещать. Якобы он сказал, что когда взойдет на трон, вернет Речи Посполитой половину Смоленской земли и часть Северской земли; заключит «вечный мир» между обоими государствами; позволит строить католические церкви в Московии и, наконец, поможет королю Сигизмунду вернуть шведский престол. Очень может быть, только по этому поводу польский историк Казимир Валишевский писал:

«Обещания ничего не стоят тому, кто не намерен их сдержать; и, здраво рассуждая, невозможно приписать такой невероятной наивности Сигизмунду и его советчикам, уверенности, что он сдержит свое обещание, когда у него явится желание и он получит власть исполнить то, что теперь обещал. Для московского царя это равнялось бы самоуничтожению!»

Итак, оказать реальную помощь Самозванцу брался только Юрий Мнишек. Некоторые русские историки утверждают, что в начале лета 1604 года Дмитрий заключил с ним договор. Текста этого договора никто никогда не видел. Дмитрий якобы обязался передать своему благодетелю — после восшествия на престол и вступления в брак с Мариной — княжества Смоленское и Северское в потомственное владение.

Забегая вперед, скажем, что ни одного обещания королю и Мнишеку (если он их давал) Дмитрий не исполнил, хотя являлся царем более года.

Итак, царь Борис надеялся разрешить ситуацию с «воскресшим царевичем» дипломатическим путем, но он жестоко ошибался. А. С. Пушкин очень хорошо сформулировал роль Самозванца в следующих словах, якобы обращенных к Марине Мнишек:

«Но знай,Что ни король, ни папа, ни вельможи —Не думают о правде слов моих.Димитрий я иль нет — что им за дело?Йо я предлог раздоров и войны.Им это лишь и нужно»…

Действительно, польско-литовских участников той драмы, что вскоре развернулась в московских пределах, мало волновала подлинность личности «царя Димитрия Ивановича». Вокруг него вскоре объединились самые разные люди, выступавшие против — Годунова. Это и московские политические эмигранты; и казаки — северские и украинские, и всякого рода авантюристы, жаждавшие легкой наживы. Все они видели в «царевиче» олицетворение предоставившегося им «счастливого случая».