Анатолий Тарас - Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

Когда из-за ужасной дороговизны и голода начались столь страшные, бесчеловечные и в некоторых местностях ни когда не слыханые убийства и на всех улицах ежедневно стали находить множество трупов людей, умерших от голода, и об этом сообщили царю Борису, надумал он эту беду и Божью кару отвратить своей казной. И приказал у наружной городской стены, которая в окружности составляет четыре немецких мили, с внутренней стороны отгородить четыре больших площади, куда ежедневно рано утром собирались бедняки города Москвы. И каждому давали одну деньгу, а их 36 идет на талер. Такое благодеяние побуждало бедных поселян бросать и покидать дома всё и бежать с женами и детьми в Москву, чтобы тоже получить эти деньги. Бедняков там собралось такое множество, что ежедневно на них тратилось до 500 000 денег (что составляет 13 888 талеров и 32 медных гроша).

Это продолжалось все время, а дороговизна на убыль все не шла. Ежедневно повсюду на улицах по приказу царя подбирали сотни мертвецов и увозили их на таком множестве телег, что смотреть на это (легко поверить) было страшно и жутко. Мертвецов было приказано особо приставленным к этому людям тщательно обмывать, заворачивать в белое полотно, обувать в красные башмаки и отвозить для погребения в «Божий дом» — так называлось место, где хоронят умерших без покаяния.

Из-за такого царского милосердия на пищу бедняков, на одеяние для умерших и на их погребение в течение этой четырехлетней дороговизны из казны ушло неисчислимо много сот тысяч рублей, так что из-за этого казна сильно истощилась… Так было в одном только этом городе, а какое великое множество людей погибло за это время от голода и чумы во всех концах страны и в других городах, и все они были также похоронены на счет казны».

До начала голода бочка ржи стоила на Руси 3–5 алтын (т. е. 9–15 копеек), затем ее цена дошла до 12 рублей! Понятно, что удорожание хлеба в 800 раз сделало его абсолютно недоступным основной массе населения. Согласно подсчетам демографов-историков (например, А. Палицына), только в Москве за два с половиной года были погребены в общих могилах 127 тысяч трупов людей, валявшихся на улицах. Общее число жертв во всем Московском государстве значительно выше. Буссов называет цифру 500 тысяч, но действительно число умерших от голода во всех городах и селах не поддается исчислению!

С. Ю. Шокарев пишет:

«Судьба Бориса Годунова связана с удивительным парадоксом — правитель, стремившийся оказать реальную помощь народу, повысить его благосостояние, укрепить военную мощь и внешнеполитическое положение державы, в народе не только не был популярен, но и наоборот зачастую ненавидим. Бориса обвиняли во всех грехах и бедах: смерть царя Ивана, царевича Дмитрия, царя Федора и даже сестры-царицы Ирины приписывалась злодействам Годунова. Обвиняли его и в поджоге Москвы, и в сговоре с крымским ханом. Опалы на бояр, масштаб которых не мог идти ни в какое сравнение с террором Грозного, также вызывали ропот в народе. Причина подобного отношения к правителю, видимо в том, что общество все-таки не могло простить ему стремительного возвышения до царского престола. В русских исторических повестях начала XVII века Годунов часто называется «рабоцарем».

Глава 2

ПОБЕДА И ПОРАЖЕНИЕ

ГРИГОРИЯ ОТРЕПЬЕВА

(1604–1606 гг.)

Появление самозванца Лже-Дмитрия I

Итак, царь Борис не пользовался популярностью. А четыре года голода, в котором он совершенно не был виноват, обострили общее недовольство народа до крайности. В истории часто бывает, что за промахи и преступления одних деятелей, отвечать приходится совсем другим:

«Энергия анархии и мятежа, которая выплеснулась наружу сразу же после смерти Ивана Грозного, была загнана вглубь и широко развернулась, как только представилась возможность — страшный голод 1601–1603 гг.»

Но для начала борьбы с царствующим правителем всем недовольным нужен был символ. Требовался такой претендент на царский трон, который в одном своем имени совместил бы как в фокусе весь комплекс политических, экономических, идеологических и прочих чаяний народа. Понятно, что им мог быть только тот человек, кто предъявил бы законные права на престол, дарованные ему по праву рождения.

В XXI веке династические права уже не играют никакой роли. Но для людей XVII века именно они имели решающее значение. За незаконным претендентом никто бы не пошел. Законным правом на московский престол обладали, в первую очередь, дети Ивана IV. И вот у царя Бориса появился грозный соперник, причем буквально с того света — царевич Дмитрий. Он-то и стал знаменем освобождения Московской Руси от власти Бодунова.

Как известно, царевич погиб 15 мая 1591 года в Угличе, в возрасте семи лет. Собственно, царевичем Дмитрия можно считать лишь условно, поскольку его мать Мария Нагая была седьмой женой Ивана IV, а каноны православной церкви разрешали жениться только три раза и только в связи со смертью жен. К тому же с Марией царь Иван не венчался.[158]

Наблюдательным иностранцам давно было ясно, что Дмитрию долго жить не придется, и что после его смерти наступит в жизни страны переворот, который повлечет за собой большие внутренние потрясения. Вот что писал, например, упоминавшийся выше английский посланник Флетчер в своей книге «О русском государстве», изданной им после возвращения на родину:

«Кроме нынешнего государя (Федора), у которого нет детей и едва ли будут, …есть еще один только член этого дома, именно: дитя шести или семи лет, в котором заключается вся надежда и все будущее царского рода… Младший брат царя… содержится в отдаленном месте от Москвы, под надзором матери и родственников из дома Нагих, но жизнь его находится в опасности от покушений тех, которые простирают свои виды на обладание престолом в случае смерти бездетного царя. Кормилица, отведавшая прежде него какого-то кушанья (как я слышал), умерла скоропостижно… Этот вопрос окончится не иначе, как всеобщим восстанием».

Когда пришла весть о смерти Дмитрия, Годунов указом от имени царя Федора отправил 19 мая в Углич следственную комиссию. Понятно что в нее вошли его люди: окольничий Лупп-Клешнин, дьяк Вылузгин, крутицкий митрополит Геласий. Но главой комиссии он назначил князя Василия Ивановича Шуйского, находившегося в большом подозрении у временщика и ежечасно ждавшего своей гибели. Это назначение имело целью создать видимость беспристрастия. Годунов был уверен, что, спасая свою жизнь, Шуйский не посмеет перечить Лупп-Клешнину и своим именем покроет все его действия в Угличе.

Следствие сделало вывод, что царевич стал невольным самоубийцей. Дескать, во время игры со сверстниками в некую игру (тычку) у него начался приступ «падучей» (эпилепсии), он упал горлом на свой детский нож и зарезался. Разумеется, столь «удачное» падение выглядит крайне сомнительным, даже в том случае, если мальчик в самом деле был болен. Версия убийства кажется значительно более логичной и правдоподобной. Во всяком случае, царевич Дмитрий представлял для Годунова опасность несоизмеримо большую, чем дочь и внучка князя Старицкого — последнего удельного князя Московской Руси.

Да и нет никакой тайны в этом убийстве, без всяких сомнений организованном Годуновым. Все его детали давным-давно установлены.

Старшая воспитательница царевича («мамка») Василиса Волохова в шестом часу дня, когда царица Мария собиралась обедать, позвала Дмитрия гулять во дворе. Она вывела его за ручку на нижнее крыльцо, где передала своему сыну Осипу Волохову, державшему в рукаве нож. Осип повел его на середину двора и ласково спросил: «У тебя, кажется, государь, новое ожерельице»? Царевич доверчиво вытянул свою детскую шейку, чтобы ожерельице было лучше видно, и ответил: «Это мое старое ожерелье». В то же мгновение убийца выхватил нож и вонзил его в подставленную шею, но, объятый страхом, горло до конца не перерезал, а кинулся бежать.

Дмитрий упал, истекая кровью. С отчаянными воплями к нему бросились находившиеся во дворе кормилица Тучкова и постельница Колобова. На их крики тотчас выбежала Мария и увидела сына, бьющегося в предсмертных судорогах в руках своей кормилицы. Давно подозревавшая мамку Волохову в злом умысле, она бросилась к ней и стала бить по голове подвернувшимся под руку поленом. При этом царица громко кричала, что царевича убил Осип Волохов вместе с молодым Данилой Битяговским (сыном местного дьяка Михаила) и его двоюродным братом Никитой Качаловым.