Древний Египет - Борис Александрович Тураев
Но не только здесь, на земле, бог награждает за правду и добродетель — человека ждет отчет о жизни за гробом. Представление о загробном суде развилось не сразу и окончательно установилось только к эпохе Нового царства, но идея воздаяния за добрые и злые дела по смерти была известна уже в очень древнее время. Бог Ра и его Эннеада представлялись судьями, заседающими в особой зале, где взвешивалось на весах сердце покойного, потом в роли судьи выступает обыкновенно Осирис, как бог преисподней. Первоначально цари, как его потомки, бывшие при жизни Хорами, по смерти делались Осирисами и отходили к своему первообразу, сливаясь с ним, хотя еще более древняя стадия представлений указывает здесь на Ра, как на первообраз, к которому отходит умерший земной владыка. Над телом царя должны быть совершены те же обряды и церемонии, которые некогда были совершены над Осирисом; они возвращали ему жизнь и превращали его в «дух совершенный», переселяли его в вечные обители, причем заупокойные дары и жертвы считались необходимыми для продолжения этой жизни и для предотвращения второй смерти. Здесь мы уже встречаемся с тем элементом египетского религиозного быта, который, являясь пережитком первобытной стадии, постоянно стоял на пути развития более высоких этических представлений. Загробное благополучие связывалось первоначально не с нравственными качествами, а с отправлением заупокойного культа и правильным поступлением на гробничный алтарь жертвенных даров. И если для царя, как бога, можно было и не требовать нравственных критериев, то впоследствии, когда представления о загробной участи демократизовались, и Осирисами стали делаться все умершие, нравственному элементу стала угрожать серьезная опасность со стороны магии.
Дело в том, что заупокойный культ был магическим. Все церемонии сопровождались возгласами и формулами, действенность которых основывалась на вере в силу слова, особенно сильную у египтян. И в уста самого умершего влагались формулы, которые он должен был правильно произносить, чтобы, отражая своих многочисленных загробных врагов, которые были и у Осириса, преодолевая препятствия, проходя через врата и мимо чудовищ, переплывая водяные и огненные озера или поднимаясь по лестницам, достигать вечных блаженных обителей. Сборники этих формул росли непомерно; для облегчения умершего их стали записывать: впервые они появляются на стенах пирамид царей конца V и VI династий, представляя собой древнейший памятник религиозной литературы человечества; потом, перестав быть привилегией царей, они переходят на стенки гробов, наконец, в эпоху Нового царства, их пишут на свитках папируса и кладут в гробы. Это так называемая Книга мертвых, в которой попытались совместить нравственный элемент с магическим — в числе ее 180 с лишним «глав» или формул оказывается рисунок загробного суда и «исповедание» праведности — в уста умершего влагается перечень грехов, которых он не совершил на земле.
Но это совмещение было триумфом магии — она подчинила себе выработанное высшими устремлениями духа представление о загробном суде, превратив его в магическую формулу и обезопасив грешника от грозящей ему участи — называя имена своих судей, он делал их бессильными, магически утверждая, что он не творил греха, он оказывался непричастным к нему; имея при себе рисунок суда и взвешивание сердца, которое в нем всегда должно было быть находимо выдержавшим испытание, тем более, что и для этого существовали особые формулы, он мог не бояться результата взвешивания.
Трудно сказать, что для покойника представлялось более важным — сердечная чистота или исправное поступление жертвенных даров. По крайней мере во все время существования египетской религии мы видим на надгробных надписях так называемые заупокойные или жертвенные формулы, магически через царя, как единого полноправного распределителя всех земных благ и жреца, передающие яства и пития умершему: «Да даст царь дары Анубису и Осирису... 1000 быков, 1000 птиц, 1000 пива, 1000 хлебов и всяких хороших и чистых вещей, от которых живут боги... духу имярек». Уже самое прочтение этой формулы с упоминанием имени покойного было достаточно для того, чтобы он получил просимое, тем более что оно было изображено на его надгробной плите перед его собственным изображением с простертой рукой к дарам; а простертость руки превращала, как гласит одна надпись, все изображения в реальные.
В надписях мы постоянно читаем настойчивую, обращенную ко всем мимоходящим, просьбу прочесть эту формулу, ибо «живут усопшие от поминания имен их»; читающий не причиняет себе труда, но делает доброе дело, за которое его наградит бог. Один современник уже греко-римской эпохи так трогательно и своеобразно просит проходящих мимо своей гробницы, красноречиво подчеркивая одинаковую по меньшей мере важность заупокойного культа и добродетельной жизни: «У меня не было наследника, чтобы произнести у врат гробницы заупокойную формулу... никого, кто бы... справил мое погребение и дал мне воду, как делает сын для отца. Я был благородный в моем городе, но не имел дочерей, которые бы плакали по мне в день плача... А я был чист, ходил по воле своего бога, неустанно служил ему... не было обретено во мне греха, моим отвращением была неправда... но если человек не имеет потомства, то о деяниях его не думают, его имени не называют — как будто он никогда и не жил. Я — дерево, вырванное с корнем... Посему прошу вас произнести за меня заупокойную формулу, как живущих теперь, так и тех, кто будет жить впоследствии. Сердце ваше не будет этим утомлено, гортань не сузится, язык не устанет, достояние не израсходуется, житница не опустеет, ибо это лишь дуновение уст, полезное для усопшего».
Вопросы загробного бытия ни в одной религии не занимали такого места, как в египетской, в этом сила последней и секрет ее влияния на другие, но противоречия, в которых она запуталась именно в этой области, были причиной того, что и в ее недрах оказались возможны течения, шедшие против традиционных представлений; доходившие до скепсиса и отрицания действенности заупокойного культа и даже возвысившиеся до грандиозной попытки реформировать всю религию. Но культ усопших и их бога — Осириса — оказывался всегда сильнее; он слишком был дорог массе населения. Образ юного бога, умершего и ожившего, был дорог народу, который чувствовал себя ближе к нему, чем к высоким, но богословским богам света. Он любил его мистерии, во время которых драматически представлялась его история, и некоторые части которых, справлявшиеся вне храма, были ему доступны. Во многих египетских священных центрах совершались эти мистерии, изображавшие ежегодное умирание и оживление божества, олицетворявшего живительную силу земли, его выхода против врагов, его убиение, и трогательный плач по нем его сестер и супруги, его
