Истории города Бостона - Леонид Спивак
Район, где начинало свою жизнь не одно поколение бостонских евреев, агонизировал. Жильцы покидали дом за домом, квартал за кварталом. Вывески «Продается» стали верным признаком воцарившейся паники. Вдоль Блу-Хилл Авеню открывались десятки новых агентств по сделкам с недвижимостью. Это был единственный процветавший вид бизнеса в районе, где уже начиналось запустение.
В общей вакханалии смешались расовые предрассудки и банковские ставки, деятельность нахрапистых брокеров и коррумпированных государственных чиновников, надежды и трагедии простых людей. Проведенное в 1971 году расследование юридического комитета Сената США вскрыло чудовищные факты спекуляции с недвижимостью. К примеру, только семья Кенили заработала на бостонских сделках триста пятьдесят тысяч долларов (при средней цене дома в ту пору пятнадцать-двадцать тысяч долларов). В считанные месяцы «район городского развития» изменил свое лицо. Разрушенный семейный бизнес, заброшенные дома, свалки и грязь на улицах стали его новым обликом. Евреи покинули административные границы Бостона, переселившись в ближние и дальние пригороды – Бруклайн, Ньютон, Шэрон.
То переселение во многом напоминало эвакуацию. Они спасали детей от избиений в школах и на улицах, вывозили имущество синагог, подвергшихся угрозам и нападениям черных расистов. Самым тяжелым стало положение одиноких стариков. Пожилые евреи оказались запертыми в своих домах, опасаясь даже днем выходить на улицу. Случаи оскорблений, насилия и грабежей становились рядовым явлением. Еврейская община ограничилась лишь развозкой горячих обедов для оказавшихся в западне жителей. Недаром многие современники сравнивали ее лидеров с юденратом – трусливой и беспомощной еврейской администрацией, сотрудничавшей с нацистами.
В сложившейся трагической ситуации два крупных еврейских бизнесмена – Норман Левенталь и Бенджамин Юлин – взяли на себя организацию строительства домов для престарелых евреев. В рекордно короткие сроки был возведен комплекс домов для пожилых в Брайтоне, который носит ныне имя его создателей – Юлин-Хаус и Левенталь-Хаус. Так закончился исход бостонских евреев из своего дома. Еще один исход в еврейской истории.
Обнищание некогда процветавшей части Бостона стало следствием упадка социального. Ныне этот район служит лишь напоминанием, что «городское обновление» не может быть порождением исключительно энтузиазма и бумажных проектов. Попытки обустройства афроамериканцев не сопровождались эффективными социальными мерами – обеспечением школами, коммунальным хозяйством, центрами общинной жизни, местным административным управлением. Все это привело лишь к появлению нового расового гетто с его трущобами и неизжитыми социальными проблемами.
Сегодня в районах Роксбери, Дорчестер и Маттапан проживает около ста пятидесяти тысяч афроамериканцев. Около 80 % городских преступлений совершается именно здесь, в «бостонском Гарлеме». Социолог Макс Лернер отмечал в 1960-х годах: «Никто из пишущих о больших городах не может закрыть глаза на нищету, в которой живут те, у кого нет денег, на мелочную и подлую борьбу, которую приходится вести ради крох со стола изобилия, на конченых людей, которых постоянно выбрасывают приливы безжалостной борьбы за существование, на дикие извращения и преступность, на торговлю женщинами, на то, что детей приучают к пороку. К побежденным американский город оборачивается другим лицом… Как тут не вспомнить Библию, где говорится, что нужда ведет к разбою».
«Трагедия добрых намерений» усилила отчуждение двух бостонских общин, вызвав на протяжении десятилетий взаимные упреки и нападки. Еврейская община рассеялась в пригородах и лишь ностальгические воспоминания и старые фотографии могут вызвать вздох о «добром старом Дорчестере», где прошло детство многих известных бостонских врачей, юристов, учителей, музыкантов. После долгих лет поисков места и споров в 1983 году был открыт Еврейский общинный центр в Ньютоне, ныне крупнейший в Массачусетсе.
Всем, кто бывал здесь, нравится зажиточный Ньютон. Иногда называемый «городом садов», он заслуженно гордится одной из лучших в штате школьной системой и престижными колледжами. Красивый, ухоженный и безопасный бостонский пригород. Почти райское место.
Три портрета Изабеллы Гарднер
Музей Изабеллы Стюарт Гарднер
Я была слишком молода…»
В тот февральский день 1859 года Бостон засыпал обильный снег – такой, каким он бывает только в Новой Англии – тяжелый, густой и сразу покрывающийся толстой глянцевой коркой. Город в эти дни менял привычный ритм жизни: деловая активность заметно снижалась, с улиц исчезали новомодные лондонские экипажи, прислуга посыпала старые кирпичные тротуары каминной золой.
Среди наступившего зимнего оцепенения лишь дом Гарднеров в числе немногих выделялся своей активностью. Здесь давали бал. Джон, Джулия и Джозеф, дети одной из самых респектабельных семей Новой Англии, созвали много друзей.
Джулия Гарднер пригласила свою школьную подругу из Нью-Йорка Изабеллу Стюарт. Белль, как звали друзья Изабеллу, оказалась в Бостоне впервые. К подъезду дома подали популярную у молодых бостонцев «Ладью Клеопатры» – огромные, отороченные мехом сани, вмещавшие дюжину пассажиров. Для юной Белль прогулка была особенным удовольствием: рассекая зимний воздух, «Ладья» скользила по Брайтонской дороге, соединявшей город с живописным сельским Бруклайном – лучшим местом для любителей дальних прогулок.
Сидевший в санях рядом с Белль брат Джулии, Джон Гарднер-младший считался завидным женихом. Его отец был в числе столпов Стейт-стрит, бостонской улицы банков, в середине XIX века соперничавшей с нью-йоркской Уолл-стрит. Мать Джона носила фамилию Пибоди, которую в Новой Англии называли «королевской». Пибоди были крупнейшей династией судовладельцев; их знаменитые клиперы заходили в порты Вест-Индии, России, Китая. Они торговали со всем миром. Двадцатилетний Джон Гарднер с успехом вел семейный бизнес, чем заслужил похвалы отца.
Архитектура района Бэк-Бей
Изабелла Стюарт была невыразительной внешности – худая, рыжеволосая и совсем лишенная столь почитаемых в бостонском обществе отточенных светских манер. Джон Гарднер не сразу заметил ее в тот вечер на балу. Но в ней было нечто такое, что заставило его продолжить беседу после нескольких обязательных вежливых фраз. Когда другие девушки, согласно этикету, скромно опускали взор в разговоре с молодыми мужчинами, Белль смотрела ему в глаза спокойно и прямо, и совсем естественно смеялась, если ей нравилась острота. В чопорном и замкнутом на себе бостонском свете она была каким-то необычным явлением.
Нарушая общепринятые темы, возможные в беседе с молодой леди, Джон неожиданно заговорил о семейном бизнесе и увидел, что она с интересом слушает и понимает. Разговор молодых людей прервали обязательные танцы. Оказалось также, что хрупкая Белль прекрасно вальсирует. Джон Гарднер сделал партнерше комплимент: «Вы танцуете так, словно учились у лучших учителей Франции». – «Да, это так», –
