Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - Виктор Валентинович Таки
Неудача второго штурма Плевны 18 июля 1877 года сделала необходимым отозвать отряд Гурко из‑за Балкан, после чего болгарское население Нова-Загоры, Казанлыка и Стара-Загоры в полной мере познало османскую месть. В это же время османские войска также отвоевали Ловчу и Габрово на северном склоне Балкан и в обоих случаях жестоко расправились с местными жителями-христианами[756]. До Черкасского и его сотрудников стали доходить слухи об избиении мужчин и детей, насилиях над женщинами и девочками, а также о людях, которых подвешивали за ноги над кострами. В Стара-Загоре, по некоторым донесениям, османские войска ворвались в церковь и порубили всех болгар, которые там укрывались. Анучин мог убедиться в достоверности некоторых из этих сообщений, когда вступил в Стара-Загору с русскими войсками полгода спустя и увидел гору полусгнивших детских трупов во дворе одного из домов[757].
Русские офицеры и гражданские чиновники единодушно ужасались «турецким зверствам», однако к концу июля 1877 года многие из них начали сомневаться в разумности направления отряда Гурко за Балканы как с военной, так и с морально-политической точки зрения. Черкасский писал Милютину, что «не следовало раскидываться, компрометировать население и подрывать наше в нем обаяние», и ожидал, что болгары будут обвинять русских за то, что произошло в Габрово, Ловче, а также Нова-Загоре и Стара-Загоре[758]. Герой севастопольской обороны генерал Э. И. Тотлебен, который прибыл в действующую армию в сентябре 1877 года, отмечал в своем дневнике ужасную двусмысленность русско-болгарских отношений после отступления Гурко: «Турки резали болгар в местности, нами оставляемой. Мы пришли спасать болгар, а между тем они погибали вследствие нашей помощи»[759]. Накануне отступления сам Гурко писал, что уход русских войск за Балканы «будет сопровождаться поголовным избиением всего болгарского населения гг. Эски-Загра и Казанлыка и всех деревень долины Тунджи. Я содрогаюсь при мысли, что временное пребывание наше в этих местах будет причиною столь ужасной участи жителей этого района»[760].
Действия турецких войск в Нова-Загоре и Стара-Загоре вызвали бегство десятков тысяч болгар на север, за Балканские горы, на территории, более надежно занятые русской армией[761]. Гурко писал Черкасскому, что «на Шипке невообразимый хаос от обозов и транспортов, и все окрестные поля по дороге от Балкан на Габрово и к Тырново – опустошаются беженцами и многочисленными командами от парков, транспортов и даже действующих войск, терпящих недостаток в продовольствии»[762]. Число болгар-беженцев из‑за Балкан, из окрестностей Ловчи и Габрово, а также долины реки Лом достигло 200 000 человек[763]. Их бедствия способствовали новым нападениям болгар на мусульман на территориях, занятых русскими войсками. Так, получив известия об османских расправах над своими соотечественниками в Загорье, болгары истребили мусульманское население трех деревень в окрестностях Габрово 28 июля, а через два дня сожгли большое турецкое селение Трембеш возле Тырново[764].
В этой чрезвычайной ситуации Черкасский сформировал специальную комиссию во главе с полковником П. А. Дометти, которая стала размещать болгарских беженцев в покинутых турками домах, отпускала им зерно из турецких амбаров, а также предоставляла денежную помощь, присланную Московским славянским благотворительным комитетом[765]. Уже в июне 1877 года он разрешил болгарским старейшинам собирать урожай с брошенных турками полей и оставлять одну треть для болгарских беженцев (остальные две трети продолжали числиться за владельцами-мусульманами)[766]. По мнению Черкасского, расходы по обустройству забалканских беженцев не могли ложиться целиком на русскую администрацию или на болгарское население Тырново и Систово. Это было «общее земское дело, расходы по которому должны неизбежно падать… на всех вообще собственников и жителей, без различия веры и национальности». По этой причине глава русской администрации полагал, что «бегство отдельных жителей из турок не освобождает их от обязанности нести долю в общем деле». По этой причине болгарским беженцам предоставлялся не только урожай с турецких полей и право пользоваться этими полями на протяжении одного года, но и «всякие вообще денежные суммы и доходы, поступающие в местные казначейства от продажи движимости всех вообще бежавших турок, от отдачи в аренду их имуществ и других тому подобных источников»[767].
В то время как в западной части Дунайской Болгарии занятие оставленных турками жилищ забалканскими беженцами происходило по инициативе русской гражданской администрации, на востоке, в Добрудже, оно происходило спонтанно, согласно ставшей уже обычной в ходе русско-турецких войн практике. По словам губернатора Тульчи Юзефовича, местные жители-мусульмане, бежавшие во время предыдущих русско-турецких войн, обычно не возвращались, либо потому, что погибали, либо потому, что оседали на других, более южных землях. В результате христианское население этой территории постепенно росло. По свидетельству Юзефовича, то же самое произошло в 1877 году. Российская администрация и глазом моргнуть не успела, как оставленные мусульманами селения были заняты христианскими жителями[768]. Хотя Юзефович позволил христианам оставаться в мусульманских жилищах лишь до возвращения законных владельцев, они явно рассчитывали остаться в них навсегда.
Неудача третьего штурма Плевны в конце августа и решение перейти к систематической осаде наконец предоставили гражданской администрации воинские силы, необходимые для поддержания порядка на оккупированных территориях. В октябре 1877 года Николай Николаевич удовлетворил просьбу Черкасского и передал в распоряжение гражданских властей казацкий полк и два резервных батальона[769]. По предложению Черкасского главнокомандующий также пригласил около 80 офицеров из Петербургского, Московского и Киевского военных округов для работы в гражданской администрации в Болгарии в качестве губернаторов санджаков и уездных начальников. Организация этой администрации происходила на основе штатов Туркестанского генерал-губернаторства[770]. Болгарское ополчение, участвовавшее в забалканском походе Гурко, а затем в обороне Шипкинского перевала, также было направлено «для караулов и полицейской службы» в Тырново, Систово и Никополь[771]. Тем не менее участие болгарского ополчения в поддержании порядка осталось минимальным, и ополченцы порой сами были источником беспорядков. В большинстве своем они до войны были сезонными рабочими в Румынии и потому сами были не прочь поживиться за счет мусульманской собственности на правом берегу Дуная и даже притесняли местное христианское население[772].
В то же время неудачи русских войск под Плевной и приток болгарских беженцев предоставили сторонникам вооружения болгарского населения новую возможность напомнить о своих предложениях[773]. Так, глава военной разведки полковник Н. Д. Артамонов отмечал,
