Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - Виктор Валентинович Таки
Ввиду ожидавшегося прибытия царя в расположение действующей армии эти вспышки насилия были весьма некстати, с точки зрения российского командования. Арестовав 140 нижних чинов в Систово «за различные безобразия», Николай Николаевич пригрозил наказывать за новые нарушения воинской дисциплины «по всей строгости военно-уголовных законов»[711]. Главнокомандующий также поместил в сферу компетенции военно-полевых судов случаи убийств, изнасилований, грабежа и поджогов[712]. Однако было проще восстановить дисциплину в армии, чем предотвратить атаки на мусульман и их имущество со стороны болгарского населения. Десять дней спустя подобный же погром произошел в Тырново с приходом авангарда Гурко[713]. В сельской местности болгары поджигали селения, оставленные турками, а передовым русским отрядам порой приходилось брать под защиту «от мести болгар» тех мусульманских старейшин, женщин и детей, которые не смогли убежать[714]. Однако защита эта была лишь временной, поскольку русская армия продолжала наступать, оставляя мусульман и их осмелевших соседей-болгар позади. Милютин, прибывший в Болгарию вместе с Александром II, сразу же обратил внимание на противоречие между духом и буквой царского манифеста к населению Болгарии, с одной стороны, и действительным положением, в котором оказались местные мусульмане, с другой.
Оказавшись объектами его критики, Непокойчицкий и Черкасский для начала попытались обвинять друг друга[715]. Однако их аргументы были скорее взаимодополняющими, чем взаимопротиворечащими. Принимая во внимание, «сколько накипело ненависти» между христианами и мусульманами, Непокойчицкий заявлял, что «Турки очень хорошо сделали, что убрались». Он уверял Милютина, что «никто не обижает» тех мусульман, которые оставались на занятой российскими войсками территории, и представлял беспорядки как нечто вполне тривиальное: «если есть прорухи, то они неизбежны при условиях войны»[716]. Со своей стороны, Черкасский объявил о своем бессилии сделать что-либо в отсутствие полицейской силы, «при кипучем враждебном настроении двух населений, друг другу ненавистных по вере и происхождению». Подобно Непокойчицкому, глава гражданской администрации радовался уходу мусульманских жителей: «При необеспеченности наших сообщений, – писал Черкасский Милютину, – одно наше спасение – отсутствие турок на первой нашей главной артерии между Дунаем и Тырново. Когда они здесь заведутся, нам будет гораздо хуже. Поверьте мне, и не поощряйте их к возврату»[717].
Милютин тем не менее настаивал, что надо что-то сделать с теми сотнями турецких семей, которых оставили в чистом поле возле царской ставки у Белы[718]. Предложение Черкасского отправлять османских военнопленных в Россию, отмечал Милютин, не могло относиться к гражданскому мусульманскому населению, задержанному таким образом, поскольку число таких людей наверняка вскоре составило бы «тысячи, сотни тысяч семейств» по мере продвижения русских войск вглубь османской территории. Военный министр отмечал, что по состоянию на середину июля все еще не существовало единого органа управления, который занялся бы их судьбой после того, как ставка переедет в другое место, и ожидал, что они погибнут или разбегутся[719]. Милютин предлагал призвать население к спокойствию и создать основательную болгарскую полицию для восстановления порядка[720]. В конце концов войскам было запрещено обращаться с невооруженными мусульманами и особенно с женщинами и детьми как с военнопленными. Вместо этого войска должны были возвращать бежавших мусульман в покинутые ими селения и оставлять их там под надзором старейшин[721].
Реакция Черкасского на покушения болгар на собственность и жизни мусульман заключалась в требовании к главнокомандующему передать в его распоряжение некоторое количество войск для выполнения полицейских функций. В начале июля он убеждал Николая Николаевича в необходимости снабдить формирующуюся гражданскую администрацию «военно-полицейскими средствами для охранения порядка и спокойствия края»[722]. В первую очередь Черкасский призывал великого князя прояснить, «когда именно и в каком именно размере и виде будет оказана от войска так[ая] помощь… без оказания которой никакая гражданская власть не в силах ничего осуществить»[723]. Черкасский отмечал, что даже самые мирные русские губернии не могут обходиться без вооруженной полиции и воинских частей. По мнению главноуправляющего, «устройство сильной и благонадежной русской полиции» тем более необходимо в Болгарии, при «страстном раздвоении в местном населении между болгарами и турками, христианами и мусульманами». Что это раздвоение «исчезнет не скоро, что оно, вероятно, разовьется далее и более», подтверждалось недовольством болгар Тырново главой русской гражданской администрации города, который не арестовал мусульманских жителей, обратившихся к нему за охранными листами[724].
Черкасский скептически относился к идее использования болгарского ополчения или же особо сформированной жандармерии для поддержания порядка. Ополчение еще не привыкло в воинской дисциплине и было «далеко не чуждо национальных увлечений». Создание же отдельной жандармерии было долгим делом, и она вряд ли обращалась бы беспристрастно с мусульманским населением. Если это было так применительно к преимущественно болгарским территориям, уже занятым русскими войсками, утверждал Черкасский, то же самое в еще большей степени будет верно в отношении некоторых территорий вокруг Осман-Пазара, Севлиево, Казанлыка и Сливно, где мусульманское население было более многочисленным и откуда оно, по всей вероятности, не побежит[725]. Черкасский отмечал, что все эти соображения заставили Константинопольскую конференцию выступить с предложением создания международной европейской полиции в Болгарии. Теперь же в роли такой европейской полиции должна была выступить русская армия как «единственный беспристрастный между разными народностями элемент на Балканском полуострове»[726].
Хотя главноначальствующий сильно преувеличивал беспристрастность русских войск, он тем не менее обозначил реальную проблему, как-то разрешить которую мог только российский главнокомандующий. Несмотря на неоднократные обращения Черкасского, Николай Николаевич отреагировал на них далеко не сразу, и здесь вражда между Черкасским и Непокойчицким, по-видимому, сыграла свою роль[727]. Тем временем губернаторы Тырново и Систово не пытались расследовать случаи нападений болгар на мусульман «по неимению на то средств»[728]. В свою очередь Милютин указывал на то, что разорение селений создаст трудности для русской администрации в будущем, если турецкое население вернется к оставленным очагам, «а вместе с тем подаст повод к новому на нас нареканию»[729].
Российская политика разоружения мусульманского населения также порождала трения. Передовым отрядам, продвигавшимся к Балканским горам, было приказано «обезоруживать мусульманское население и устанавливать временное местное управление преимущественно из болгар», а также «стараться формировать вооруженную стражу»[730]. Таким образом, русское командование стремилось обезопасить христианское население от частых атак
