Астрея. Имперский символизм в XVI веке - Фрэнсис Амелия Йейтс
Qui du ciel estoilе́ representoit l'exemple[545].
(Образчик неба звёздного собою он являл).
Иными словами, это была имитация небес, возможно, похожая на ту, что была спроектирована Леонардо да Винчи для свадебных торжеств в Милане в 1489 г. Внутри неё были отдельные помещения, символизировавшие планеты и созвездия. А весь этот сложный проект, похоже, представлял собой рабочую модель небосвода, ибо изображавшие планеты огни двигались среди созвездий зодиака:
… on voioit au milieu des eschaffauts reluire
Sept grands globes ardens, qui en tours & retours
Par erreur non errant entresuiuoient leurs cours[546].
(На возвышеньях видеть можно было, как сияют,
Семь сфер, огромных, что, не угасая, наверху,
Пути соединяли в мерном безошибочном ходу).
И всё представление в целом было сделано так, чтобы показать или призвать счастливую судьбу французской королевской династии. Среди искусственных небес были заметны аллюзии на «радужный» герб королевы-матери (Илл. 23b), на «три короны» герба Генриха III (Илл. 23а) и на ту эмблему, что так часто использовалась на прежних празднествах и въездах Генриха и его брата Карла, а именно на огни звёзд-близнецов, Кастора и Поллукса (Илл. 23с), горящие на корабле Франции как предвестие мира:
Autres feux vagabons descouroient par la lice,
Comme l'astre iumeau qui sur le mas se glisse[547].
(Летели бесприютные огни над сценою приметно,
Подобны паре звёзд, пронёсшихся над домом бедным).
Складывается впечатление, что это сооружение служило фоном для некоего театрализованного въезда короля в образе Солнца на солнечной колеснице:
Mesmement quand le Roi sur son char y entroit,
Qui comme un grand soleil estival se montroit,
Et iectant son aspect vers la lampe lunaire,
Plus il s'en esloignoit, plus il la rendoit claire[548].
(И вот когда король въезжал на сцену в колеснице,
Подобно солнцу летнему он взорам всем явился.
И королевский ясный лик Луне дарил свет – пламенея.
Он удалялся прочь, она – светила ярче и белее).
Король-солнце в искусственных небесах играет ту же роль, что и настоящее солнце по отношению к луне, которая светит ярче в отсутствие дневного светила ночью.
Множеством самых различных способов двор и окружение Генриха III создавали шаблоны, которые, хотя и потонули в войнах и неурядицах последующих лет, но всплыли затем в новых формах при вступлении французской монархии в период своего наивысшего величия в XVII в. Генрих III в качестве короля-солнца стал прообразом Людовика XIV в качестве Le Roi Soleil, центра больших символических празднеств и балетов своего царствования.
Thе́âtre pompeux или движущаяся модель небес была триумфом механики того времени, и нам известно имя создавшего её инженера. Дора говорит, что представленная на этих празднествах огромная модель мира, которую он сравнивает с созданной в античные времена Архимедом, была спроектирована Луи де Монжосье[549]. Это был выдающийся человек. Как утверждается, он интересовался античной механикой[550] и, вероятно, находился под влиянием того, что можно назвать механическим гуманизмом или возрождением древней механики – движением, сравнимым в своей сфере с гуманистическими попытками возродить античную музыку. Ему покровительствовал герцог де Жуайез, которого, как говорят, он обучал математике. Кроме всего прочего, Монжосье интересовался ещё скульптурой и живописью. В посвящении Жуайезу своих эссе на эти темы он проводит аналогию между цветами и музыкальными тонами[551]. По всей видимости, это был разносторонний учёный, способный видеть разные аспекты торжеств в честь Жуайеза, использование в них цветов, музыки, живописи и собственной механики как части единого целого, как комбинированное использование культуры для нужд придворного празднества.
В те времена, как и в более ранней традиции, механика по-прежнему ассоциировалась с магией. Но это не значит, что приёмы, использованные Монжосье при создании thе́âtre pompeux, не были механикой в научном смысле. Просто сама наука использовалась в магических целях. Использование механики как магии прекрасно определил Роберт Эванс в своей книге о Рудольфе II[552]. Как искусство, способное создавать движение и, тем самым, имитировать жизнь, механика могла вступать в магический контакт с живой вселенной. Таким образом, «помпезный театр», созданный Монжосье для свадебных торжеств Жуайеза, должен был стать ещё одной магической церемонией, призванной стяжать для французской монархии силу небес. Это был движущийся талисман, производивший посредством механики те же колдовские эффекты, что и античная музыка.
Держа в уме эти предположения о всей серии торжеств в целом, мы можем по-новому взглянуть на самое известное из увеселений, дошедшее до нас в наиболее полном виде. Полный текст Ballet comique de la reine[553] с музыкой и иллюстрациями был опубликован в 1582 г., в то время как другие увеселения цикла так никогда и не были изданы, и их приходится собирать по крупицам из программы и других источников. Ballet comique стал вкладом в торжества королевы Луизы Лотарингской. Она привлекла других поэтов и музыкантов, поэтому балет написан не метрической поэзией и музыкой Академии Баифа. Тем не менее во вступлении утверждается, что это представление являлось «античной музыкой». В нём прослеживается достаточно следов теории гуманистической музыки, чтобы предположить его направленность на достижение «эффектов». Кроме того, сюжет и мотивы представления соотносятся с мотивом всей серии торжеств, а именно с призванием космических сил на помощь французской монархии.
Темой сюжета был переход власти от волшебницы Цирцеи в руки французской королевской семьи, наблюдавшей за представлением. Это должно было быть видно из самой планировки зала и развития действия. В одном его конце находился великолепно расцвеченный сад Цирцеи, где перед ней ходили различные виды животных – мужчин, превращённых её чарами в зверей. В другом конце зала сидела королевская группа: королева-мать, король и жених (королева и невеста принимали участие в представлении). Действие открывается побегом «благородного беглеца» из сада Цирцеи. Он пересекает зал и умоляет короля спасти мир от колдуньи. В разыгрываемой затем мифологической драме перевес оказывается то на одной, то на другой стороне. Цирцею удаётся победить не сразу, но, в конце концов, она уступает превосходящим силам.
Ярко подсвеченный и покрытый звёздными облаками золотой свод в левой части зала представлял небесный мир. На нём находились певцы и музыканты, поделённые на десять оркестров, музыка которых воплощала
