Астрея. Имперский символизм в XVI веке - Фрэнсис Амелия Йейтс
Другим примером того, как приёмы Академии Баифа могли сочетаться с магическими техниками Фичино, является песня, начинающаяся со слов «L'un е́mera le violet». Это фонетическая запись Баифа строки «L'un aimera le violet», что в переводе означает «Один человек будет любить фиолетовый цвет». Вся песня посвящена цветам: фиолетовому, белому, чёрному, серому, коричневому, алому и, наконец, последнему и самому лучшему – оранжевому, любимому цвету певца:
Его я буду прославлять
Его носить я буду -
Пока оранжевый живёт, его буду любить!.
Оранжевый цвет является самым обожаемым из всего представленного спектра, потому что это цвет солнца:
Цветок, что любит ясный Солнца свет,
Его увидит и идёт вослед, раскрывшись,
А потеряв, он закрывается опять…
Оранжевый имеет Солнца цвет.[535].
В других строках называется цветок солнца – гелиотроп; металл солнца – золото, а также золотые яблоки Гесперид или зодиак.
Эта песня отчётливо представляет собой солярное заклинание фичиновского типа, использующее технику заговора, называния цвета, растения, металла и прочих ассоциируемых с солнцем вещей для привлечения солярных влияний. И одновременно песня написана самым строгим метрическим стихом и музыкой Академии, с фонетической записью слов по методу Баифа и музыкой авторства Ле Жёна. Она использует «античную музыку» для достижения «эффектов», сочетая её при этом с методами магических заклинаний.
«L'un е́mera le violet» нет в книге арий Ле Жёна 1608 г., где мы нашли так много материала, связанного с торжествами в честь свадьбы Жуайеза. Она опубликована в другом сборнике музыкальных произведений Баифа и Ле Жёна «Le Printemps», вышедшем в 1603 г.[536] Однако я уверена, что одна из сцен, описанных в программе празднеств, с большой долей вероятности имела отношение к первому исполнению этой песни.
В качестве оформления вечернего увеселения программа описывает следующие декорации, в которых двенадцать или пятнадцать музыкантов должны были декламировать розданные им стихи:
Двенадцать факелоносцев, мужчин и женщин, преобразятся в апельсиновые,
лимонные и гранатовые деревья, на золотых плодах
которых будут факела и светильники[537].
Эта вечерняя сцена свадебных торжеств Жуайеза, где музыканты читали стихи под освещёнными деревьями с золотыми плодами, несомненно должна была быть идеальной обстановкой для представления песни Баифа и Ле Жёна о солнце с её многократно повторенными уверениями в преданности оранжевому цвету. Тема же различных цветов в песне отражает одну характерную черту празднеств, описанную в программе, а именно то, что их участники были одеты в разные цвета и по нескольку раз в день меняли костюмы, чтобы соответствовать символическим цветам увеселений[538].
Постепенно нам становится понятен план всех торжеств в целом. Это был один большой движущийся талисман, собранный из разноцветных фигур. Фигуры двигались среди колдовских сцен, задуманных так, чтобы призвать на французскую монархию влияние счастливых звёзд, самым сильным из которых было солнце. И из этого великолепного окружения лилась музыка, которой не мог не восхищаться даже Пьер Л'Этуаль, не одобрявший безумной экстравагантности празднеств. «Прекраснее всего, – писал он, – была музыка голосов и инструментов, самая гармоничная и тонкая из той, что доводилось слышать любому присутствовавшему там»[539].
Если бы мы могли пройтись по Парижу во время торжеств в честь свадьбы Жуайеза и своими глазами увидеть множество расписных триумфальных арок, аркад и других временных сооружений, мы бы наглядно убедились, что основным мотивом этих празднеств было привлечение к французской монархии влияний счастливых сил. Такую возможность, хотя и в несколько путаной и неясной манере, нам отчасти даёт Жан Дора. В поэме «Epithalame ou Chant Nuptial» он описывает увеселения, в подготовке которых принимал некоторое участие[540]. Все поэты, говорит он, спешат поучаствовать в этом, «мягкий Депорт», «плодовитый Баиф» и «серьёзный Ронсар». И он, Дора, тоже должен внести свой вклад. Этот вклад, вероятно, заключался в разработке проектов декораций и сочинении стихов, которые должны были быть начертаны под изображениями на триумфальных арках. Мы уже знаем, что это была обычная роль Дора в придворных празднествах. И потому неудивительно, что в его поэме перечисляются в основном великолепные «аркады» и «помпезные театры», возведённые для этого случая.
Л'Этуаль рассказывает о возведённой в саду Лувра новой арене, на которой в рамках свадебных торжеств проводился вечерний факельный турнир между «четырнадцатью белыми и четырнадцатью жёлтыми»[541]. Вероятно, это относится к событию, упоминаемому в программе как carrousel в луврском дворе в вечер субботы между дружиной в алом, и дружиной в бледно-жёлтом и белом[542]. Дора описывает «аркады», возведённые к этому состязанию[543]. Одна из них горела как полная луна, и была посвящена счастливым молодожёнам. Другая, видная издалека и воплощавшая сияющее солнце, была посвящена королю. Этот лунно-солнечный мотив объясняет белые и жёлтые наряды участников вечернего турнира.
«Аркады» были соединены с «помпезным театром» (thе́âtre pompeux), очевидно, самым удивительным из всех временных сооружений, возведённых для этих торжеств. Дора видит множество рабочих, спешащих вслед за ним на постройку этих праздничных зданий:
…Me sembloit il voir apres moi acourir
Un grand nombre d'ouvriers pour auec moy bastir
Un thе́âtre pompeux & deux braves arcades,
Pour au Tournoy roial seruir de deux entrades…[544]
(Казалось, вижу я – идёт плечом к плечу со мною,
Рабочий люд – их много! – все спешат построить
Величественный театр… Будет пара арок славных,
На рыцарский турнир послужат входом главным).
Поэт хочет, чтобы мы знали, что рабочие возводят эти конструкции по его проектам.
В конце поэмы Дора посвящает большой
