В. Королюк - Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв.
Разумеется, военная помощь Польше со стороны Руси была соответствующим образом обусловлена. Ясно, что Казимир I должен был отказаться от всяких претензий на Червенские города. Русская летопись особенно подчеркивает обязательство Казимира вернуть захваченных еще Болеславом Храбрым во время киевского похода 1018 г. пленных: “... и вьдасть Казимир за вено людии 8 сот, еже бе полонил Болеслав, победив Ярослава”47. Основываясь на Новгородской 4 летописи, следует полагать, 'что в число этих 800 человек не вошли женщины и дети48. Поэтому, опираясь на чтение, зафиксированное в фототипическом воспроизведении “Повести временных лет” по Лаврентьевскому списку49, С. М. Кучинский предлагает считать число возвращенных пленных в 5000 человек 50. Число “50 сот” действительно имеется в Лаврентьевской51 летописи, однако в Ипатьевской и Рад-зивилловской52 летописях, восходящих в этой части “ общему с Лаврентьевской протографу, читается та же цифра, что и в Новгородской 4, т. е. “осмь сот”. Поэтому последняя цифра была принята А. А. Шахматовым 53 и последними издателями “Повести Временных лет”54. Чтение “Я сот” легко могло получиться в результате смешения писцом букв “и” (8) и “н” (50). Учитывая все эти обстоятельства, поправку С. М. Кучинского никак нельзя принять, хотя число возвращенных пленных действительно превышало 800 человек.
Что касается русской стороны, то она, по-видимому, не брала на себя обязательства вернуть пленных поляков, захваченных в >1031 г.55
Русские летописные источники сохранили известия о трех походах Ярослава на Мазовшан. В советской56 и польской57 историографии высказывалось, однако, мнение, что фактически речь должна идти о двух походах — 1041 и 1047гг.— и что похода 1043г. Ярослав не совершал.
Опорой для такого рода суждений в работах ряда историков явился источниковедческий анализ летописных известий о русских походах в Мазовию, который был сделан А. А. Шахматовым. Разбору этих известий он посвятил несколько очень интересных страниц в своем замечательном исследовании “Разыскания о древнейших русских летописных сводах” 58.
В немногих словах его выводы сводятся к следующему: в основе летописных известий о смерти Болеслава Храброго, антифеодальном движении в Польше под 1030 г. и летописной статьи 1043 г. о браке Казимира I и сестры русского князя Ярослава I и о двух походах последнего на мазовшан лежит житие Св. Антония, утраченное уже в XVI в. Составитель жития воспользовался рассказом о Моисее Угрине. Житие было составлено несколько позже 1072—1073 гг.59 и частично вошло в состав Киево-Печерского Патерика. Отсюда А. А. Шахматов делал вывод, что в летописной статье 1043 г. (т. е. в “Житии Антония”) в обобщенном виде рассказывается о двух разновременных походах на мазовшан60, которые закончшись победой Ярослава. Развивая эту мысль А. А. Шахматова, Д. С. Лихачев отнес эти походы к 1041 и 1047 гг.61.
Рассказ о Моисее Угрине сохранился .в составе Киево-Печерского Патерика. Однако сравнение его с летописью свидетельствует скорее против, 'чем в пользу построения А. А. Шахматова.
Об источниках летописных известий о смерти Болеслава Храброго и о крестьянском восстании в Польше автору этих строк приходилось уже говорить в другом месте. Сопоставление этих известий с аналогичными показаниями рассказа о Моисее Угрине привело его тогда к выводу, что рассказ о Моисее Угрине не может рассматриваться как источник статьи 1030 г. в “Повести временных лет”. Анализируя параллельные тексты летописи и рассказа о Моисее Угрине, можно высказать предположение, что в основе их лежал какой-то общий источник, повествующий о судьбе плененной Болеславом I сестры Ярослава Предславы. В свою очередь этот рассказ использовал при характеристике событий 20—30-х годов XI в. в Польше источник польского происхождения, в частности, показания польки — жены князя Изяслава62.
Разрабатывая свою гипотезу, А. А. Шахматов ссылается, между прочим, и на так называемый “Тверской сборник”, тоже упоминающий о Моисее Угрине. На показаниях “Тверского сборника” поэтому стоит остановиться подробнее. В сборнике имеется два относящихся к рассматриваемым сюжетам текста, которые сопровождаются ссылкой на Патерик. Первый помещен под 1015 г.: “Бяшежесей отрок родом Угринь, именем Георгий, брат Моисею, его же потом плени Болеслав, пленуа Киевь с Святополкомь, бияся с Ярославом; много пострада в Ля-сех в плену от жены некыя, ея же мужа убиша на боювой Ярославля; она же хоте сего Моисея в дом свой взя-ти в мужа себе, красоты ради его, бяше бо красен вел-ми; о нем же повесть в Патерице в Печерскомь”63.
Последние слова прямо свидетельствуют, что “Тверской сборник”, составленный в 1534 г., пользовался рассказом о Моисее Угрине. Однако этого еще недостаточно для того, чтобы утверждать то же самое относительно “Повести временных лет”. Вместе с тем привлекает к себе внимание то обстоятельство, что между приведенным выше отрывком из “Тверского сборникам и сообщениями Патерика наблюдается некоторая разница. “Тверской сборник” знает некоторые подробности, неизвестные Патерику. В нем сообщается, что Моисей попал в плен в Киеве в то время, когда Болеслав брал город, “бияся с Ярославом”. Этого момента борьбы Болеслава с Ярославом из-за Киева нет ни в рассказе о Моисее Угрине Патерика, ни в “Повести временных лет”. Показательно, однако, что о бегстве Ярослава из Киева перед наступающими войсками Болеслава Храброго говорится и в хронике Галла Анонима, постаравшегося изобразить русского князя в самом карикатурном виде64.
Таким образом, в основе приведенного выше текста “Тверского сборника” под 1015 г. лежит иное известие, чем соответствующее место Киево-Печерского Патерика. Этим как будто снимается вопрос о рассказе о Моисее ^грине как источнике указанного текста “Тверского сборника”.
Вместе с тем сопоставление известий о событиях 1018 г. в “Повести временных лет”, в рассказе Патерика о Моисее Угрине, в котором нет не только эпизода борьбы из-за Киева, но и даже сведений о битве на Буге, и “Тверском сборнике” подтверждает, по-видимому, ту мысль, что рассказ о Моисее Угрине не мог явиться источником летописных сообщений о русско-польских отношениях первой половины XI в., что таким источником, источником общим и для летописи и для рассказа о Моисее Угрине, был недошедший до нас рассказ о Предславе. Цитированный выше отрывок из “Тверского сборника”, использовавшего в этой части как данные Патерика, так и летописные источники, без сомнения, ближе стоит к гипотетическому рассказу о Предславе, чем соответствующие тексты Патерика и “Повести временных лет” в том виде, как они сохранились.
Вероятность бытования на Руси рассказа о Предславе, повествующего о киевском походе 1018 г. Болеслава Храброго и о последующих событиях в Польше, представляется тем более убедительной, что, судя по словам Галла Анонима, отказ русского князя выдать замуж за Болеслава I Предславу, послужил одной из причин киевского похода65. Предслава пала жертвой мстительности польского князя, обесчестившего ее и уведшего в плен в Польшу66. Не менее важно, что летопись подчеркивает далеко не последнюю роль, которую сыграла Предслава в борьбе за киевский стол между Святополком и Ярославом. Ведь именно от нее, по словам “Повести временных лет” под 1015 г., узнал Ярослав о гибели Бориса и о готовящемся покушении на Глеба: *tB ту же нощь приде ему весть из Кыева от сестры его Передъславы: си отець ти умерл, а Святополк седит ти Кыеве, убив Бориса, а на Глеба посла, а блюдися его повелику”67. В данном случае несущественно, что летописная статья 1015 г. неточно освещает обстоятельства гибели Бориса и Глеба, о чем подробнее говорилось в гл. 7 настоящей работы. Следы использования летописцами рассказа о Предславе можно обнаружить не только в “Повести временных лет” или “Тверском сборнике”, но и в Новгородской 4 летописи. К нему, по-видимому, восходит следующий текст, помещенный под 1018 г.:“... И седе (Болеслав. -В. /С.) на столе Володимере. И тогда Болеслав положи собе на ложи Предславу дщерь Володимерю, сестру Ярославлю” 68.
Что касается сообщения летописи о изгнании Болеслава I из Киева в результате восстания населения, поднятого против польских войск князем Святополком, то этого известия, очевидно, не было в рассказе о Предславе. Нет такого известия и в использовавшем его тексте рассказа Патерика о Моисее Угрине. Здесь даже как будто прямо говорится о добровольном уходе Болеслава:
“възвращася Болеслав в Ляхы, и поат с собою обе сестре Ярославля, и изыма же и бояр его”69. Зато из рассказа оПредслазе заимствовано, надо полагать, летописное сообщение о возвращении в Польшу Болеслава I с большой добычей и множеством пленников. Это сообщение полностью подтверждается не только словами Галла Анонима70, но и показанием Титмара Мерзебургского, бывшего современником событий и знавшего о радостном возвращении в Польшу Болеслава71. Остается разобрать вторую ссылку “Тверского сборника” на Киево-Печер-ский Патерик.
