Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Рис. Марк Антоний Гордиан Пий (Гордиан III).

В то время как в Риме и в Африке перевороты следовали одни за другими с такой поразительной быстротой, Максимин предавался самому неистовому гневу. Он, как рассказывают, отнесся к известию о восстании Гордианов и о низвер­гавшем его с престола сенатском декрете не с приличным мужчине хладнокровием, а с яростью дикого зверя; а так как он не мог излить эту ярость на сенат, который был от него слишком далеко, то он стал грозить смертной казнью своему сыну, своим друзьям и всякому, кто осмеливался прибли­зиться к его особе. Вслед за приятным известием о смерти Гордианов он скоро узнал, что сенат, отказавшись от всяких надежд на помилование или на соглашение, заменил их дву­мя императорами, достоинства которых были весьма извест­ны. Максимину не оставалось другого утешения, кроме на­дежды на отмщение, но отомстить он мог только при помощи армии. Он находился во главе лучших легионов, собранных Александром со всех концов империи. Три удачные кампа­нии против германцев и сарматов возвысили их славу, укре­пили их дисциплину и даже увеличили их численный состав, наполнив их ряды цветом варварской молодежи. Максимин провел всю свою жизнь в занятиях военным ремеслом, и бес­пристрастная история не может не признать за ним ни муже­ства солдата, ни дарований опытного военачальника.

Следовало ожидать, что государь с таким характером не даст восстанию времени окрепнуть, что он немедленно дви­нется с берегов Дуная к берегам Тибра и что его победонос­ная армия, подстрекаемая ненавистью к сенату и воодушев­ляемая жаждой добычи, ожидавшей ее в Италии, будет с не­терпением стремиться к столь легкому и столь выгодному за­воеванию. Однако, насколько можно верить запутанной хро­нологии этого периода, какая-то внешняя война заставила Максимина отложить итальянскую экспедицию до следую­щей весны. Из осторожного образа действий этого императо­ра можно заключить, что дикие черты его характера были преувеличены духом партий, что его страсти хотя и были буйны, но подчинялись голосу рассудка и что в душе этого варвара было что-то похожее на великодушие Суллы, кото­рый прежде всего победил врагов Рима и уже после того по­зволил себе заняться мщением за свои личные обиды.

Когда войска Максимина, подвигавшиеся вперед в отлич­ном порядке, достигли подножия Юлихских Альп, они при­шли в ужас от безмолвия и разорения, господствовавших на границах Италии. При их приближении жители деревень и беззащитных городов покидали свои жилища, угоняли скот, увозили или уничтожали съестные припасы, разруша­ли мосты и не оставляли в целости ничего, что могло бы слу­жить для неприятеля убежищем или пропитанием. Таковы были благоразумные распоряжения назначенных сенатом легатов; их план заключался в том, чтобы продлить войну, ослабить армию Максимина медленным действием голода и истощить ее силы в осаде главных городов Италии, которые были ими в избытке снабжены и людьми и провизией из по­кинутой населением местности.

Аквилее пришлось выдержать первый натиск вторгшейся армии. Потоки, впадающие в северную оконечность Адриа­тического залива, вышли из своих берегов вследствие таяния снегов и оказались неожиданным препятствием для даль­нейшего движения армии Максимина. Наконец с большим искусством и большим трудом был построен оригинальный мост из больших бочек; Максимин перевел через него свою армию на противоположный берег реки, приказал вырвать с корнем прекрасные виноградники, находившиеся в окрест­ностях Аквилеи, разрушил предместья и употребил их стро­ительные материалы на сооружение машин и башен, с по­мощью которых он напал на город со всех сторон. Городские стены, пришедшие в разрушение в течение многих лет безо­пасности и спокойствия, были наскоро исправлены, но самая надежная защита Аквилеи заключалась в мужестве ее граж­дан, которые, вместо того чтобы приходить в отчаяние, воо­душевлялись при виде опасности и при мысли, что от безжа­лостного тирана им нельзя ожидать помилования. Двое из представителей сената, Криспин и Менофил, успевшие запереться в городе вместе с небольшим отрядом регулярных войск, поддерживали мужество населения и руководили им. Несколько раз возобновлявшиеся нападения армии Макси­мина были отражены с успехом, его машины были уничто­жены искусственным огнем, лившимся на них с городских стен, а благородный энтузиазм жителей Аквилеи превратил­ся в уверенность в победе благодаря убеждению, что Белен, их бог и покровитель, сам лично сражается за своих поклон­ников.

Император Максим, приблизившийся к Равенне с целью прикрыть эту важную крепость и ускорить военные приго­товления, взвешивал шансы успеха на более верных весах рассудка и политики. Он очень хорошо понимал, что город, предоставленный своим собственным средствам защиты, не в состоянии противиться беспрестанно возобновляющимся на­падениям большой армии, и опасался, чтобы неприятель, утомленный упорным сопротивлением Аквилеи, не прекра­тил бесполезную осаду и не двинулся прямо на Рим. Тогда судьба империи и дело свободы зависели бы от случайностей битвы, а какие войска мог он противопоставить испытанным рейнским и дунайским легионам? Небольшое число войск, которые состояли из рекрутов, набранных среди храброй, но изнеженной италийской молодежи, и отряд германских вспомогательных войск, на верность которого было бы опас­но положиться в критическую минуту. Во время этих тре­вожных забот заговор, составленный приближенными Мак­симина, наказал этого императора за его преступления и из­бавил Рим и сенат от тех бедствий, которыми сопровожда­лось бы торжество разгневанного варвара.

Жителям Аквилеи почти вовсе не пришлось испытать на себе обычных бедствий осады; их лавки были в избытке на­полнены съестными припасами, а несколько родников, нахо­дившихся внутри городских стен, служили для них неисто­щимым запасом свежей воды. Напротив того, солдаты Мак­симина страдали и от непогоды, и от заразных болезней, и от голода. Окрестности города были разорены, а ручьи наполне­ны трупами и окрашены кровью. Войска начали роптать и впадать в отчаяние, а так как они не получали никаких из­вестий извне, то они вообразили, что вся империя приняла сторону сената и что на их долю выпала роль жертв, обре­ченных на гибель под неприступными стенами Аквилеи. Свирепый тиран приходил в отчаяние от неудач, которые он приписывал трусости своей армии, а его неблагоразумная и неуместная жестокость, вместо того чтобы наводить страх, внушала ненависть и справедливое желание мести. Наконец несколько преторианцев, опасавшихся за жизнь своих жен и детей, которые находились подле Рима в лагере Альбы, при­вели в исполнение приговор сената. Покинутый своими те­лохранителями Максимин был убит в своей палатке; вместе с ним были убиты его сын (с которым он разделил почести императорского звания), префект Анулин и главные пособ­ники его тирании. При виде их голов, воткнутых на око­нечности копий, жители Аквилеи поняли, что осада кончилась; они отворили городские ворота и снабдили рынок припасами для голодных войск Максимина; тогда вся армия торжественно поклялась в верности сенату, римскому наро­ду и законным императорам Максиму и Бальбину. Такова была заслуженная участь грубого варвара, лишенного, как все уверяли, всяких чувств, свойственных не только цивили­зованному, но даже всякому человеческому существу. Его тело было такое же, как и его душа. Его рост превышал во­семь футов, а касательно его необыкновенной физической силы и необыкновенного аппетита рассказывались почти не­вероятные подробности. Живи он в менее просвещенном веке, традиция и поэзия могли бы отнести его к разряду тех чудовищных гигантов, которые постоянно употребляли свою сверхъестественную силу на истребление человеческого ро­да.

Легче вообразить, нежели описать, общую радость при из­вестии о падении тирана, доставленном из Аквилеи в Рим, как уверяют, через четыре дня после этого события. Возвра­щение Максима в Рим походило на триумфальное шествие; его сотоварищ и молодой Гордиан выехали к нему навстречу, и три императора совершили свой въезд в столицу в сопро­вождении послов почти от всех городов Италии; их осыпали богатыми подарками, свидетельствовавшими как о признательности, так и о суеверии населения, а сенат и римский народ встретили их с непритворными выражениями радости в полной уверенности, что вслед за железным веком наста­нет век золотой. Поведение обоих императоров соответствовало таким ожиданиям. Они лично отправляли правосу­дие, и строгость одного из них умерялась мягкосердечием другого. Тяжелые пошлины, наложенные Максимином на завещания и наследства, были отменены или по меньшей ме­ре уменьшены. Правила дисциплины снова вступили в силу, и по указанию сената несколько мудрых законов были изда­ны императорами, старавшимися восстановить гражданскую конституцию на развалинах военной тирании. "Какой награ­ды можем мы ожидать за то, что избавили Рим от чудови­ща?" - спросил Максим в дружеской и свободной беседе. Бальбин отвечал ему без колебаний: "Любви сената, народа и всего человеческого рода". "Увы! - возразил более дально­видный его товарищ, - я опасаюсь ненависти солдат и пагуб­ных последствий их неудовольствия". Эти опасения вполне оправдались дальнейшими событиями.