Петр Северов - Морские были
- Если вы прикажете мне убрать предателя, я это исполню, капитан...
Почти всю весну и все лето 1812 года в Охотском море гремели штормы. Старожилы этого сурового края - рыбаки, охотники, оленеводы говорили, что не помнят таких непрерывных непогод.
"Диана" и маленький бриг "Зотик" с трудом преодолевали штормы.
Путь к острову Кунасири был очень долог. Рикорд не мог уклониться от выполнения приказа. Медленно продвигаясь на юг, в туманы отстаиваясь на якоре, штормуя в открытом океане, постоянно рискуя кораблями в неисследованных проливах, он продолжал опись Курильской гряды.
Семеро спасенных после аварии судна японских рыбаков, что разместились в каютах "Дианы", не раз удивлялись действиям русского капитана. Нужно было прямо держать на юг, и они говорили ему об этом, но капитан почему-то все время менял курс.
- Разве я могу положиться на ваше слово? - будто оправдываясь, иногда говорил он японцам. - Русских моряков японцы уже обманули на Кунасири. Пригласили в гости и захватили в плен... А может быть, вы хотите, чтобы корабль разбился на скалах?
Японцы молча соглашались: капитан действительно имел основание не доверять им. Но Рикорд обманывал своих пассажиров: он хранил тайну производимой описи. Завершение этого большого ответственного дела было как бы заветом Головнина.
Только в августе "Диана" и "Зотик" вошли в залив Измены. И с первого взгляда Рикорд понял, что японцы не теряли времени напрасно - малую крепость они расширили, на берегу был воздвигнут хорошо укрепленный форт. Расположенные в два яруса четырнадцать тяжелых орудий смотрели с этого форта на залив.
Моряки "Дианы" и "Зотика" были уверены, что сражение начнется если не тотчас по приходу в залив, то после первого недружелюбного действия японцев. На шлюпе и на бриге все были готовы к бою, но Рикорд оставался попрежнему осторожным. Даже письмо на имя коменданта крепости он решил передать не кем-либо из офицеров или матросов, а одним из находившихся на шлюпе японцев.
Четверо бравых гребцов быстро доставили посыльного японца к берегу, и шлюпка сразу же повернула обратно. Встреченный целой толпой солдат, японец вошел в ворота крепости. Судя по времени, он не успел передать письмо, как загремели японские пушки. Шлюпка пронеслась прямо сквозь всплески разрывов.
- Они поторопились, - сказал Рикорд. - Это, наверное, опять от страха. Но сейчас они ознакомятся с письмом...
Посланный японец не возвратился. Его ждали на шлюпе несколько часов. Ворота крепости не открывались. Не могло быть, чтобы комендант так долго обдумывал ответ или пытался выиграть время. Повидимому, он не желал отвечать.
Соблюдая обычное хладнокровие, Рикорд сказал оставшимся шестерым японцам:
- Вот благодарность вашего начальства за то, что мы помогли вам возвратиться на родину... Я мог бы стереть эту крепость с лица земли, но не хочу напрасных жертв и дальнейших недоразумений. Пусть еще один из ваших отправится на берег и скажет коменданту, что я терпеливо жду ответа.
На этот раз японцы шлюпку не обстреливали, но и второй посыльной не возвратился.
- Все же я удивляюсь вашему терпению, Петр Иванович, - нервно похрустывая пальцами, заметил Рудаков. - Этак мы, пожалуй, отошлем к ним всех привезенных японцев?..
Рикорд сосредоточенно смотрел на берег. Не оборачиваясь, он приказал:
- Пошлите третьего... И пусть он спросит у своих: ждать нашим матросам ответа или возвращаться на корабль?
Шлюпка не задержалась у берега. Старший матрос доложил капитану:
- Нам сказали возвращаться. Но солдаты не знают, даст ли комендант ответ.
- Хорошо, - тихо и зло проговорил Рикорд, - пошлите четвертого. Если понадобится, мы захватим их сотню.
Уже на закате от берега отчалила и направилась к "Диане" малая лодка с единственным гребцом. Это был первый посыльной - сгорбленный седой рыбак, открыто опасавшийся возвращаться на родину.
Японец медленно поднялся на палубу шлюпа и, опустив голову, не глядя по сторонам, приблизился к мостику. Шел он пошатываясь и вдруг упал на колени. Прижимаясь лицом к палубе, долгое время оставался неподвижным, только худые костлявые плечи его вздрагивали под синей бумажной тканью халата, словно от рыданий...
Рикорд кивнул матросам:
- Поднимите его...
Опираясь на дюжие руки, старик покорно встал. Лицо его было пепельно-серым, глаза смотрели с отчаянием и мольбой:
- Печальная весть, капитан... Они... убили всех ваших. Пощади меня, капитан!
Рикорд метнулся по мостику. Ворот стал ему тесен, до боли сжал горло. Он изо всей силы рванул борт мундира, так, что пуговицы со звоном запрыгали по палубе, и, не узнавая собственного голоса, выкрикнул только одно слово:
- Месть!..
Начальник тюрьмы с изумлением смотрел на пленного офицера. Никто из группы моряков, захваченных на Кунасири, до сего времени не унижал себя такими недостойным кривляньем. А этот человек каждому солдату глубоко кланялся, падал перед ним на колени, прикасаясь лицом к земле. Других пленных он почему-то перестал замечать, держался в стороне от них, а если его окликал кто-нибудь из японцев, он бросался бегом, снова униженно кланяясь и заискивающе улыбаясь.
В течение нескольких часов так неузнаваемо переменился Мур, что не только матросы, но даже караульные поглядывали на него теперь с опаской: не тронулся ли мичман умом?
Но Мур был вполне здоров. Скрытный, завистливый и льстивый, он без труда перешагнул ту грань, что отделяет себялюбца от предателя. Пока у него оставалась надежда на возвращение в Россию, он еще держался круга пленных товарищей. Искусно притворялся, с наигранной готовностью на риск он заставлял товарищей верить себе. Даже чуткого, внимательного к людям капитана он обманывал не раз... Но теперь надежда на освобождение уменьшилась и Мур становился самим собой - жалким, беспомощным, трусливым и готовым на любую подлость.
Странной перемене в поведении мичмана предшествовал комический эпизод. Как-то мартовским утром постоянный переводчик, молодой японец Теске, уже не плохо обучившийся русскому языку, привел к пленным одного гостя. Это был пожилой дородный человек. Караульный поспешно постелил перед ним циновку. Медленно опустившись на пол, гость сказал:
- Я Мамия-Ринзо, астроном и землемер, знаменитый путешественник и воин, пришел к вам, русские люди, с твердым решением изучить вашу науку. Вы должны объяснить мне, как вы описываете берега и ведете астрономические наблюдения.
- Но если вы астроном и землемер, - ответил ему Головнин, - чему же мы сможем научить вас, ученого человека?
- О да, - согласился он не без важности. - Я действительно астроном и землемер и знаю очень, очень многое.
Под полой его халата оказался довольно объемистый кошель, из которого он извлек астролябию с компасом, медный, английской работы секстант, чертежные инструменты... Любуясь своим богатством и, словно украдкой, поглядывая из-под бровей на моряков. Мамия-Ринзо спросил:
- Теперь вам ясно, с кем вы имеете дело?
- Мы верим вам на слово, - заметил Головнин. - Эти несложные инструменты нам известны...
Неожиданно Мамия-Ринзо вспылил:
- Как? Несложные инструменты?! Но умеете ли вы с ними обращаться? Он говорит: "несложные"! Я и сам не знаю этим инструментам цены...
- У нас, в России, цена им не очень-то велика, - сказал Головнин, с любопытством наблюдая за вспыльчивым посетителем. - Что же касается умения обращаться с астролябией и секстантом, - мы готовы поучиться вашим приемам...
Мамия-Ринзо выслушал перевод и некоторое время смотрел на капитана то ли растерянно, то ли удивленно.
- Очевидно, вы меня не поняли, - сказал он наконец, - вы должны меня учить.
- Да ведь вы же астроном и землемер!
- Ну и что же? - ответил японец невозмутимо. - Я астроном и землемер, знаменитый путешественник и воин... А вы еще должны научить меня обращаться с этими инструментами.
Моряки засмеялись, а Головнин серьезно сказал:
- Теперь мы знаем, какой вы астроном и землемер, хотелось бы еще узнать, какой вы путешественник и воин...
Мамия-Ринзо оживился.
- Я только что хотел об этом рассказать. Я побывал на Сахалине, и неподалеку от тех мест, где впадает река Амур, и неподалеку от Манчжурии, и на многих Курильских островах. Я был на Итурупе в то самое время, когда к острову прибыл знаменитый русский моряк Хвостов!.. Мы дрались, словно тигры, а потом убежали в горы... За этот бой я получил и пожизненную пенсию.
- Вы получили награду и пенсию, и повышение в чине? - переспросил Головнин.
Мамия-Ринзо улыбнулся.
- Спросите у караульных. Они знают об этом. Должен сказать вам, я очень жалею, что Хвостову удалось так просто уйти. Если бы прибыли наши подкрепления - десять или двадцать кораблей, - мы бы гнались за ним до самого Охотска и разгромили бы город Охотск...
Капитан не выдержал, захохотал:
- Счастье ваше, что вы не знаете дорогу в Охотск. Ни один из ваших кораблей обратно, наверняка, не вернулся бы...
