Советская ведомственность - Коллектив авторов
Что такое любой советский завод? Это машины, это склады, это люди. Производственные цеха и цеха вспомогательные. Это находящаяся на балансе поддерживаемая социальная инфраструктура – детские сады, дома творчества, иногда школы и стадионы. В небольших поселениях это элементы городской инфраструктуры – ТЭЦ, водопровод, тепло– и энергосети. Это то, что можно обозначить как материальное проявление ведомственности, создающее наряду с этим особую социальную ткань.
Вместе с тем советский завод, в отличие от капиталистической фирмы, имел очень слабое, если не сказать призрачное, правовое измерение – юридическое лицо. Зато в советском контексте у предприятия было иное, более важное, виртуальное тело – политическое. Фабрики и заводы были резервуарами рабочего класса, от имени которого Коммунистическая партия правила в государстве и наиболее организованной частью которого считала себя. Каждое промышленное предприятие имело ячейку партии и других общественных организаций, служивших приводными ремнями коммунистической политики, – комсомола, профсоюзов и пр. Эти организации вместе с директором и его администрацией фактически осуществляли властный триумвират (в историографии – «треугольник»[611]) на производстве.
Подчеркну, что, хотя партия, профсоюз и комсомол должны были помогать администрации добиваться плановых показателей, первоочередные их задачи были иными. Так, профсоюзы отслеживали социальное обеспечение рабочих, а партия и комсомол должны были мониторить общественные настроения, увеличивать число членов, участвовать в организации выборов и других ритуалов политической лояльности на подведомственной территории, а также проводить выбраковку потенциальных политических кадров. Эти организации самим фактом своей работы и равнозначного к администрации положения деформировали систему заводских иерархий.
Классическое капиталистическое промышленное предприятие имеет два параллельных, но сопряженных уровня иерархии, организованных по обладанию властью и знанием. Первый уровень упрощенно можно представить как рабочие – менеджмент – собственник, а второй как рабочие – технологи – инженеры – ученые (в наукоемких отраслях). Советская экономика с ее интересом к фордистско-тейлористским схемам управления трудом и импортом дизайна предприятий в годы индустриализации из США в целом воспроизвела эти иерархии, но политический характер СССР их ощутимо дополнил и качественно изменил.
Прежде всего, это касалось Коммунистической партии и ее двойственного положения на производстве. С одной стороны, партия, будучи проводником к власти-знанию, объединяла в себе начальников и специалистов разных уровней. С другой – партия должна была быть отрядом рабочего класса, поэтому у рабочих заводских цехов существовал негласный приоритет при приеме в коммунисты. Численность КПСС на протяжении советского периода возрастала, но для 1970–1980‑х годов на основании документов первичных партийных организаций нескольких крупных предприятий Ленинградской и Тюменской областей у меня сложилось впечатление, что доля членов КПСС на заводах колебалась в районе 15% работников. От четверти до половины этих процентов должны были составлять рабочие производственных цехов. Например, в 1983 году на Выборгском ЦБЗ считалась неудовлетворительной работа партийного цехового комитета, если в каком-то цехе членами партии были менее 10% рабочих[612].
Компромисс между представительством в партии начальников, специалистов и рабочих проявлялся в составе парткома. Он являлся партийным мозгом предприятия числом в 10–15 человек, среди которых были директор завода, главный инженер, руководители партийной, комсомольской и профсоюзной организаций, те начальники цехов и отделов, что были членами партии, а также несколько наиболее политически лояльных и авторитетных рабочих. Таким образом, параллельно административной и технологической иерархии предприятия существовала и политическая иерархия (беспартийные – члены партии – руководители цеховых комитетов – члены парткома). Положение человека в политической иерархии могло менять его положение в иерархии административной. Позиция авторитетного рабочего, члена парткома, могла быть более сильной, чем позиция его беспартийного мастера, а в особо драматических случаях и начальника цеха.
Дополнительное напряжение этих иерархий вызывалось сложной композицией рабочей силы фабрик и заводов. Рабочие различались по гендеру, семейному положению, уровню квалификации и образования, своим жизненным приоритетам. Настоящим бичом советской промышленности еще с индустриализации была высокая текучка рабочей силы. Даже в начале 1980‑х годов на предприятиях с устаревшим оборудованием (и, соответственно, плохими условиями для получения премий) она могла достигать 15–20% всего персонала в год[613]. Соответственно, удержание рабочих на предприятии становилось важной социальной задачей и администрации, и партии.
Большая текучка рабочей силы и постоянная борьба с ней на уровне отдельного предприятия были проявлением действия системообразующего фактора советской экономики – дефицита рабочей силы. Всю совокупность экономических тенденций в плановой экономике мы можем разделить на два больших класса: активные, сознательные тенденции и пассивные, подводные. Примером активных тенденций была вертикальная деятельность центральных плановых органов, министерств и ведомств, а также сопровождавший ее процесс торга или переговоров (bargaining)[614] между отдельными предприятиями и объединениями о контрольных цифрах экономических планов. Дефицит рабочей силы – это пример подводной тенденции второго порядка в советской экономике, вызванной петлей ошибок плановых расчетов и недостатков планового механизма.
Неритмичность поставок сырья между предприятиями при календарном административном контроле над выполнением плана вызывала в социалистических экономиках общий дефицит. Янош Корнаи описал, как реакцией директоров предприятий на дефицит был неформальный сговор между собой помимо планового механизма, а также раздувание вспомогательных хозяйств и цехов, которые должны были снизить зависимость отдельного предприятия от продуктов его смежников[615]. Эта политика требовала дополнительной рабочей силы. Кроме того, в краткосрочной перспективе у советских директоров оставался еще один инструмент – штурмовщина. Рано или поздно ресурсы поступали на предприятие, а сроки сдачи плана уже горели. Поэтому нужно было мобилизовать максимальное количество рабочих рук, чтобы произвести максимально возможное количество продукции в сжатые сроки и тем самым выполнить годовой план.
В итоге каждое советское предприятие имело или было заинтересовано в чуть большем штате сотрудников, чем ему предписывал план. Таким образом, вместе советские предприятия требовали больше рабочих рук, чем страна могла дать. Несмотря на то что явление дефицита труда отмечено еще во время индустриализации[616], до поры он был относительным. Однако примерно к 1970‑м годам людские ресурсы деревни по большей части оказывались исчерпанными, а рождаемость в большинстве республик упала до уровня простого воспроизводства. В Российском государственном архиве Новейшей истории я обнаружил экспертный доклад «О комплексных мерах по повышению эффективности планирования и ускорению научно-технического прогресса». В 1979 году этот аналитический документ был подготовлен комиссией, состоящей из крупнейших советских администраторов, экономистов и обществоведов, для председателя Совета министров СССР
