Бандиты - Эрик Хобсбаум
Сабатé повидался с семьей в конце 1959-го, но не говорил им о своих планах. И затем отправился навстречу тому, что всем, кроме, видимо, его самого, было понятно — приведет его к смерти. По крайней мере можно сказать, что он умер так, как того, вероятно, желал. Полиция перехватила группу в пяти милях от границы, несомненно, по имеющейся у них наводке. Участники группы вырвались из засады, но два дня спустя были окружены на отдельно стоящей ферме, осада длилась двенадцать часов. После захода солнца Сабатé вызвал переполох среди скота взрывом гранаты и под шумок ползком покинул ферму, убив по дороге своего последнего полицейского, но и сам был ранен. Все его товарищи были убиты.
Еще через два дня, 6 января, он остановил поезд 6.20 из Жироны в Барселону на небольшой станции Форнельс и приказал машинисту ехать вперед без остановок. Это невозможно было исполнить, потому что в Массанет-Массанас все поезда переключались на электрическую тягу. К этому времени у Сабатé началось воспаление от раны в ступне, он хромал, его бил озноб, он держался на морфине из своей походной аптечки. Остальные две раны — царапина за ухом и сквозное ранение в плечо — были менее серьезными. Он позавтракал запасами машинистов.
В Массанете он спрятался в почтовом вагоне, а затем забрался на новый электрический локомотив и пробрался в кабину машиниста, где захватил новую команду. Они также объяснили ему, что доехать прямиком до Барселоны, не оглядываясь на расписание, без рисков не получится. Думаю, что в этот момент он уже понимал, что смерть неизбежна. Незадолго до городка Сан-Селони Сабатé велел замедлить ход и спрыгнул с поезда.
На всем протяжении линии полиция уже была наготове. Он спросил у проезжего возчика вина и выпил его большими глотками, от лихорадки у него начиналась жажда. Затем спросил у какой-то старухи, как пройти к доктору, и она указала ему на другой конец города. Судя по всему, он ошибся домом, ища докторского слугу — в доме врача никого не было, — и разбудил некоего Франсиско Беренгера, который отнесся к изможденной грязной фигуре в спецовке с пулеметом в руках с явным подозрением и отказался его пустить. Завязалась борьба. С двух сторон перекрестка, на углу которого сцепились мужчины, появилось двое полицейских. Сабатé укусил Беренгера за руку, чтобы дотянуться до своего пистолета — до пулемета он уже дотянуться не мог, — и успел ранить еще одного полицейского перед тем, как упал на углу калле Сан-Хосе и калле Сан-Текла. «Если бы он не был ранен, — говорили в Сан Селони, — его бы не взяли; полиция боялась».
Лучшей эпитафией были слова одного из друзей Сабатé, каменщика из Перпиньяна, которые он произнес перед Венерой Майоля, украшающей центр этого цивилизованного города. «Когда мы были молоды и когда родилась Республика, мы были кавалерами и не чуждыми духовности (caballeresco pero espiritual). Мы повзрослели, а Сабатé — нет. Он был природным герильеро. Да, он был одним из тех дон-кихотов, которые родятся в Испании». Это говорилось, и возможно справедливо, безо всякой иронии. Но, что еще лучше всякой формальной эпитафии, Сабатé получил финальную награду героя-бандита, защитника угнетенных — отказ поверить в его смерть. «Говорят, — сказал таксист через несколько месяцев после гибели Сабатé, — привезли отца и сестру, чтобы опознать тело, и они посмотрели и сказали: “Нет, это не он, это кто-то другой”». Эти слухи не подкреплялись фактами, но по духу были верными, потому что он был из тех людей, что заслуживают легенды. Более того: чьей единственной наградой может быть героическая легенда.
По любым реальным и рациональным меркам его карьера была пустой тратой жизни, он ничего в жизни не достиг, и даже добытые грабежом средства все уходили на стремительно дорожающее поддержание подполья — фальшивые документы, оружие, взятки и т. п., — так что на пропаганду почти ничего не оставалось. Сабатé никогда и не производил впечатление человека, добившегося чего-то, кроме как смертного приговора всем, кто был с ним как-то связан.
Теоретическое обоснование повстанческой борьбы, заключающееся в том, что одна только воля к революции может создать ей объективные предпосылки, к нему никак не относилось, поскольку то, что делал Сабатé со товарищи не могло, вероятно, перерасти во что-то более широкое. У их более простой и эпической позиции тоже было мало шансов на успех: поскольку люди все по природе своей хорошие, храбрые и чистые, один только пример веры и смелости, повторенный достаточно часто, должен заставить их устыдиться собственной косности. Их собственная позиция могла только рождать легенды.
Простодушие и чистота Сабатé прекрасно вписывались в легенду. Он жил и умер в бедности, жена знаменитого грабителя банков до конца своей жизни работала служанкой. Он грабил банки не просто ради денег, а как тореро сражается с быками, чтобы показать свою отвагу. Поэтому ему не подходило открытие хитрого Фасериаса, который обнаружил, что самый надежный способ собрать денежный урожай — провести рейд в определенного сорта отеле в 2 часа ночи, будучи уверенным, что солидные буржуа, застигнутые в постели с разнообразными девушками, с готовностью отдадут свои деньги и ни слова не скажут полиции[65]. Забирать деньги, не рискуя, было не по-мужски — Сабатé всегда предпочитал брать банки с меньшим числом людей, чем требовалось, именно по этой причине — и наоборот, забирать деньги с риском для своей жизни, было, в некотором моральном смысле, платой за них. Идти всегда навстречу полицейским было не только хорошей психологической тактикой, но и геройством. Он, несомненно, мог бы заставить машинистов поезда ехать напрямик, даже в ущерб своим планам; но он нравственно не мог рисковать жизнями людей, которые не были его противниками.
Чтобы стать легендой в глазах всех, человек должен иметь четкие очертания. У трагического героя не должно быть ничего лишнего, он должен стать силуэтом на горизонте, в позе, выражающей его суть: как Дон Кихот против мельниц или стрелки мифического Запада, одиночки на залитых палящим полуденным солнцем пустых улицах. Так стоял и Франсиско Сабатé Льопарт. И есть справедливость в том, что о нем сохраняется именно такая память, наряду с другими героями.
Глава 10
Бандит как символ
До сих пор мы рассматривали реальность социальных бандитов, а также легенду и миф о них главным образом как источник информации об этой реальности или
