Последний бой чешского льва. Политический кризис в Чехии в первой четверти XVII и начало Тридцатилетней войны - Александр Станиславович Левченков
Некоторое время директория медлила с ответами императору. Руководители восстания решили дождаться начала сейма, назначенного на 25 июня, чтобы принять совместное решение. Скорее всего, в течение первого месяца после дефенестрации директория проводила активную пропагандистскую работу, пытаясь подготовить раличные слои общества к радикальным шагам. Неизвестно, насколько хорошо восставшие были информированы в течение этого времени о том, что в действительности происходило при дворе Матиаса. Ясно только одно – хотя уступать Матиасу и расформировывать войска директория не хотела и не собиралась, пока у директоров не было уверенности в поддержке курса на войну значительной частью сословий, на окончательный разрыв с Веной Прага они не решались.
В связи с этим во внутренней политике руководители восстания старались в первое время проявлять максимально возможную лояльность к католикам и пытались не допустить раскола общества по конфессиональному признаку и образования внутренней католической оппозиции. В частности, согласно Павлу Скале, вскоре после дефенестрации граф Турн выступил перед собравшимися представителями сословий с речью, в которой заявил, что «ничего, ничего мы не имеем против католиков, мы только наказали тех, кто хотел лишить нас Маестата, чтобы никому они не препятствовали исповедовать веру»[259]. После дефенестрации ни один из представителей католической шляхты не подвергся нападению или изгнанию из королевства. Примером продолжавшейся толерантности в чешском обществе, несмотря на начало восстания, служит судьба Вилема Славаты, как уже указывалось, остававшегося в городе в течение нескольких недель после дефенестрации. 28 мая наместник обратился к руководителям восстания с письмом. В нем Славата заявлял о признании правления директории, обещал соблюдать Маестат 1609 г. и не вести политическую деятельность[260]. Вскоре благополучно покинув Прагу, наместник поспешил ко двору императора, где отказался от своих обещаний и в последующие годы стал одним из самых верных соратников ненавидимого восставшими Фердинанда Штирийского. Директория изначально поддерживала постоянные контакты практически со всеми представителями прогабсбургской группировки в Богемии. Руководителям восстания нужно было считаться с тем, что многие католики, союзники императора, были представителями чешской шляхты и могли сыграть роль посредников между императором и сословиями. Когда 14 июня в Пражском Граде был издан патент директоров о созыве 25 июня в столице Чешского королевства генерального сейма, на него были приглашены представители всех чешских сословий, как протестантских, так и католических[261].
Частый созыв съездов и генерального сейма, характерный для первой половины восстания вплоть до избрания чешским королем Фридриха Пфальцского, на первый взгляд, давал всем трем сословиям достаточно широкие возможности для участия в политической жизни страны. В целом, как и во время событий 1609 и 1611 гг., представительство со стороны сословий других регионов королевства, за исключением панов, а также жителей Праги и ближайших к столице городов, было довольно скромным. Это стало одной из важнейших причин внутренней слабости восстания.
Представительство шляхты на сословных съездах и сеймах также было довольно скромным. Нежелание значительной части протестантской шляхты участвовать в политической жизни страны чаще всего объяснялось не принципиальным несогласием с курсом директории, который для абсолютного большинства чешских сословий был более благоприятным, нежели политика, в последние годы проводившаяся Габсбургами. Отчасти пассивность шляхты была обусловлена экономическими причинами. Для участия в съездах и сеймах требовалось постоянное пребывание в течение определенного времени в столице, где проживание и питание обходились гораздо дороже привычного сельского образа жизни. Между тем сословные собрания нередко длились подолгу (к примеру, генеральный сейм лета 1619 г. длился с перерывом с 23 июля по 29 августа). Боязнь дополнительных расходов на дорогу, платья, содержание слуг и оплату помещений в Праге в определенной степени подавляла энтузиазм многих шляхтичей. Не менее важным фактором, препятствующим присутствию на сеймах, был страх за своих родных и имения. Многим шляхтичам не улыбалась перспектива надолго покидать родные края и оставлять собственные семьи и владения без защиты в условиях постоянной опасности нападения неприятеля (и не только его, так как наемники на службе директории, зачастую лишенные жалования, также не могли внушать доверие) и полного разорения. Поскольку даже несмотря на присоединение к восстанию Моравии весной 1619 г. и походы Турна на Вену, боевые действия в течение всей «чешской войны» проходили преимущественно на территории земель королевства, а стратегическая инициатива постепенно переходила в руки императорской армии, со временем боязнь за свои семьи только обострялась.
Первый генеральный сейм, созванный восставшими, открылся, как и намечалось, 25 июня 1618 г. Впрочем, генеральным его можно было назвать лишь условно, так как в действительности на нем присутствовали только представители Богемии. Однако это не сделало его менее значимым для дальнейшей судьбы восстания. Изначально тон обсуждению сложившейся ситуации на сейме был задан представителями наиболее радикальной группировки сословной оппозиции, принадлежащими к зачинщикам выступления. При этом собравшиеся открыто продемонстрировали свое покровительство не только утраквизму, но и немецким протестантским учениям, что было особенно важно для ориентации вождей оппозиции на имперские княжества.
В частности, при открытии первого генерального сейма взбунтовавшейся Чехии его участники исполнили молитвы не только на чешском, но и на немецком языке. К примеру, Павел Скала пишет о том, что «За-хариус Светлик, писарь директорской канцелярии, затянул псалом 80-й «О пастыре израильском», который все громко и воодушевленно исполнили. Затем другой писарь затянул песнь немецкую «Единого Бога есть Царствие Небесное» с той же мелодией, что и чешская»[262]. Исполнение молитв на немецком языке перед сеймовым заседанием резко контрастировало с недавними небезуспешными попытками сословий укрепить привилегированное положение чешского языка. Данный факт свидетельствует о большом значении, которое восставшие придавали реакции на дефенестрацию среди имперских протестантских княжеств, и поэтому старались создать максимально толерантные условия для немецких протестантов, хотя в Богемии их было немного. Зато немцев по происхождению было немало среди зачинщиков выступления – братья Шлики, Колона из Фельса и нек. др., причем все они пользовались влиянием в директории.
Сеймовые пропозиции директоров собравшимся представителям от сословий были
