Советская ведомственность - Коллектив авторов
Я ни в одном учреждении, ни у одного руководящего работника не встречал такой ведомственности и исключительности, какая была присуща Ягоде. Ягода воспитывал этот дух ведомственности, исключительности и корпоративности, и многие работники, занимавшие немалые места в аппарате, следили за ним. Сознание того, что чекисты – прежде всего большевики, что это вооруженный отряд партии, отряд, поставленный на один из ответственнейших участков нашей работы, сознание, что чекисты – прежде всего члены партии, это сознание аппарату не прививалось. <…> Должен сказать, что за то время, которое я пробыл в органах НКВД, тогда еще ОГПУ, мне не удалось преодолеть этого ведомственного сопротивления, которое шло со стороны определенной части аппарата. Недостатком моей работы в органах ОГПУ было, что я ни в какой мере не сумел преодолеть этой ведомственности и этой исключительности аппарата, насаждавшейся Ягодой, и я за это несу ответственность[375].
Но это покаяние никого не спасло, вскоре после пленума Ягода, Акулов и Агранов были арестованы. Ведомственность могла быть найдена везде. Обвиняя каждого в ведомственности, все пожирали друг друга. Показательно, что во время определения ведомственности Ежовым, репликой Межлаука, другого поборника большевистского холизма, стали слова «правильно, правильно»[376]. Однако от интерпретации Дзержинского имелись существенные отличия, и председатель Госплана в итоге тоже стал жертвой террора, однако скорее национального (дело «Латышского национального центра»), чем «антиведомственного».
Критика работы сотрудников НКВД на пленуме показала, что ведомственность стала политической категорией. Выход за пределы политической экономии, исключительно в которых воспроизводился принцип большевистского холизма в эпоху Дзержинского, разрыв с бюрократической коннотацией первых пятилеток и расширение этого принципа до чистой политики существенно отличали дискурсивную рационализацию ведомственности в период Большого террора. Если в прошлый период преследований советских управленцев после Шахтинского дела была выбрана стратегия полного дискурсивного исключения ведомственности из производственных и экономических отношений и сохранение ее в область аппаратной работы, то Большой террор сделал ее политической категорией. На пленуме Сталин лично диагностировал этот идеологический поворот:
Необходимо разъяснить нашим партийным товарищам разницу между современными вредителями и вредителями шахтинского периода, разъяснить, что если вредители шахтинского периода обманывали наших людей на технике, используя их техническую отсталость, то современные вредители, обладающие партийным билетом, обманывают наших людей на политическом доверии к ним как к членам партии, используя политическую беспечность наших людей. Необходимо дополнить старый лозунг об овладении техникой, соответствующий периоду шахтинских времен, новым лозунгом о политическом воспитании кадров, об овладении большевизмом и ликвидации нашей политической доверчивости, лозунгом, вполне соответствующим нынешнему переживаемому периоду[377].
Теперь Сталин рассуждал о политическом доверии, в то время как Дзержинский настаивал на доверии экономическом. Сталин выстраивал собственную дискурсивную реципрокность между государством и населением. Вскоре после пленума последовали призывы к инженерам быть бдительными, что значило «разоблачать врага», «организаторов аварий и крушений», «контрреволюционных вредителей», а для этого нужно было быть самокритичным и политически правильно понимать «ведомственный престиж»[378]. По образу Дзержинского газетчики должны были создать новый тип «большевика-хозяйственника», которому была чужда ведомственность. По сути, это представляло собой новую практику (у)правления на предприятиях и заводах, включавшую в хозяйственную деятельность не просто политическое воспитание масс, но деятельность по выявлению политических врагов, которые разными способами подрывали социалистическое производство. Все это называлось «овладеть большевизмом». Передовая «Правды» писала:
<Н>аши кадры должны не только отлично владеть техникой, но и в совершенстве овладеть большевизмом. А овладеть большевизмом – это значит прежде всего преодолеть политическую близорукость, научиться правильно оценивать людей, поднять бдительность, научиться распознавать врага, несмотря на самую ухищренную маскировку. <…> Хозяйственник-большевик должен со всей страстностью бороться за честное отношение к государству, за решительное искоренение хищнических, рваческих, мелкобуржуазных тенденций, поныне не устроенных еще в некоторых наших государственных предприятиях и учреждениях[379].
В такой кампании разоблачения ведомственность мешала распознать этих политических врагов:
Разоблачение вредительства троцкистских и бухаринских диверсантов и шпионов выявило крупнейшие недостатки управления. <…> Выступая на собраниях актива, многие начальники главков и управляющие трестами скрывают перед своими работниками ошибки руководства. <…> Многие горе-руководители склонны без устали болтать о бдительности, а когда дело доходит до необходимости политического воспитания своих работников на конкретных ошибках, они делают все для затушевывания недостатков, для спасения «чести» явно потрепанного ведомственного мундира[380].
Таким образом, эпоха Большого террора серьезно пересмотрела фактор ведомственности в гувернаментализации практик (у)правления. Для правильного хозяйственника уже было недостаточно успешно выполнять экономические показатели. Сталин указывал, что перевыполнение планов только «щекотало ведомственное самолюбие» работников и «ослабляло их борьбу с вредительством»[381]. Сталин сконструировал новый тип хозяйственного управленца «овладевающего большевизмом», который и владел техникой, и выявлял вредителей, и ставил партию превыше «ведомственного мундира». Благодаря Ежову ведомственность была декларативно названа основной причиной массовых преследований на производстве. В самых разных формах, какие только могли придумать сотрудники НКВД, она в любой момент становилась поводом для репрессий или рассматривалась как то, что препятствовало выявлению вредителей.
Политическая рационализация ведомственности подталкивала к разрыву между партией и хозяйственниками, которые, по выражению Молотова, «чувствовали себя не вполне на месте» по случаю кампании против вредительства. Молотов приводил в пример письмо С. П. Бирмана, директора Днепропетровского металлургического завода, на имя Орджоникидзе, в котором тот указывал, что вместо самокритики и того, чтобы выявлять «действительных врагов», партийцы «обливают грязью» в первую очередь «определенную категорию руководящих работников» («хозяйственников» и «директоров крупных заводов»). Молотов назвал такую позицию «ведомственной установкой», когда партийные работники все валили на хозяйственных работников, а те в свою очередь во всем обвиняли партийцев[382].
Для преодоления «ведомственной установки» и «поднятия дела хозяйственного руководства» Молотов предложил организовывать на предприятиях группы активистов: «Надо ликвидировать бюрократические извращения в руководстве, поднять эту борьбу, по-большевистски взявшись за организацию хозяйственно-производственных активов»[383]. Наподобие идей Дзержинского о формировании доверия между государством и хозяйственниками, предложения Молотова также касались налаживания реципрокной связи между государством (партией) и производственными управленцами. Однако, согласно Молотову, эта связь нуждалась в посреднике, которым становился активист, выступавший государственно-партийным агентом на предприятиях и заводах. Рационализация ведомственности в эпоху Большого террора включала критику «бюрократического извращения принципа единоначалия», когда руководители считали себя свободными от общественного мнения масс. По мнению Молотова, «производственно-хозяйственные активы» формировались в качестве «важнейшей опоры руководителей»:
Хозяйственное руководство настолько усложнилось, обязанности хозяйственных руководителей настолько расширились, что справиться с этим делом без помощи актива, без его поддержки – нельзя. <…> Поднять активы в хозорганах и на предприятиях, привлечь туда не только партийных, но и беспартийных активистов –
