Последний бой чешского льва. Политический кризис в Чехии в первой четверти XVII и начало Тридцатилетней войны - Александр Станиславович Левченков
Во время сейма до депутатов стали доходить слухи, что Матиас якобы планирует использовать войска, деньги на которые он просил, против чешских сословий[192]. Скорее всего, эти сведения специально распускались представителями оппозиции, обеспокоенными возможным размещением на территории страны императорских войск из Германии. Как бы то ни было, они упали на благодатную почву, поскольку после вторжения Леопольда Пассауского в 1611 г. сословия имели причины не доверять Габсбургам. Поэтому Индржих Матиаш Турн и Линхард Колонна из Фельса подали на имя Матиаса меморандум, в котором выражали опасения чешских протестантов относительно использования против них императорской армии. В связи с этим авторы предлагали Матиасу еще раз подтвердить готовность соблюдать Маестат 1609 г., а также выполнить все обещания, данные перед коронацией[193]. Кроме того, Турн и Фельс требовали, чтобы на территории королевства размещались лишь войска, сформированные сословиями[194]. Опасения руководителей чешской оппозиции по поводу ревизионистских настроений Матиаса были настолько серьезными, что Турн, Шлик и Вацлав Киньский отправились с тайным посольством к саксонскому курфюрсту Иоганну Георгу I, во время переговоров с которым заявили, что в случае, если императр попытается разместить в Чехии наемные войска, чешские протестанты будут вынуждены низложить короля и могут предложить трон герцогу[195]. Матиас не пошел навстречу авторам меморандума, однако вынужден был довольствоваться лишь обычными налогами, пообещав при этом рассмотреть все предложения протестантских сословий на генеральном сейме, который был назначен на 1615 г.[196]
На открывшемся в Праге в октябре 1615 г. генеральном сейме сословий земель всей австрийской державы (за исключением Венгрии) чешская оппозиция вновь потребовала от Матиаса выполнить условия протестантов, выдвинутые в 1611 г., а также пожаловалась на притеснения подобоев со стороны католиков, приводя в качестве примера случаи с церквями в Броумове и Гробе[197]. Однако на этот раз императору удалось изолировать оппозицию и добиться своей цели. Для этого Матиас использовал временное отсутствие некоторых авторитетных представителей радикального крыла чешских и моравских протестантских сословий, в том числе, Индржиха Матиаша Турна и Карла Старшего из Жеротина. Католическая партия организовала рассмотрение важнейших политических требований чешской оппозиции, которые были отклонены, одни – по причине несогласия депутатов, другие – из-за отсутствия достаточного представительства от сословий на сейме. Единственная уступка, на которую согласился Матиас – согласие подтвердить договоры с имперскими князьями. Но император не включил представителей чешской оппозиции в состав делегаций, направленных для переговоров.
Важным документом, принятым на генеральном сейме в 1615 г., был закон о чешском языке. Согласно этому документу чешский признавался единственным языком делопроизводства в судах и на сеймах. Все иностранные фамилии, принятые в состав сословной общины Богемии, не могли в течение трех поколений занимать должности в земских учреждениях. Дети иностранцев были обязаны выучить чешский язык, в обратном случае они не могли нследовать владения своих ролдственников в Богемии. Значение данного закона для межнациональных отношений в Чехии было неоднозначным. По мнению некоторых представителей современной чешской историографии, он сыграл скорее негативную роль в развитии протестантской оппозиции, поскольку дистанцировал немецкоязычную часть протестантов от чешских подобоев[198].
Важнейшим достижением Габсбургов на сейме наряду с отклонением требований чешской оппозиции стало одобрение депутатами запрошенных императором налогов. Причем, что было особенно важно для Матиаса, сбор берны был утвержден в необходимом объеме на пять лет вперед[199]. Таким образом, учитывая, что согласно действующему законодательству генеральный сейм мог быть созван лишь королем, а последний, добившись от чехов денег, оказывался свободен в финансовых вопросах, сословия лишались самого мощного политического средства давления на центральную власть. Павел Скала из Згоры справедливо прокомментировал данную ситуацию, говоря, что «такая приостановка в практике собирания генеральных сеймов могла изменить все земские привилегии и обратить их в ничто»[200]. Тот факт, что чешские сословия сравнительно легко согласились на это, в очередной раз доказывает, что с 1611 г. протестанты, составляющие сеймовое большинство, в целом не были заинтересованы в продолжении конфронтации с Габсбургами и были готовы на значительные уступки.
Но в 1617 г. последовало еще более серьезное политическое поражение оппозиции, в очередной раз продемонстрировавшее ее слабость и отсутствие единства среди чешских протестантских сословий. На этот раз во внутренние дела Чехии прямо вмешалась испанская дипломатия, что ознаменовало начало нового этапа в отношениях Вены и Мадрида.
Одним из главных вопросов, который беспокоил Испанию и папскую курию не в меньшей мере, чем австрийских Габсбургов, была кандидатура преемника Матиаса. Действующий император был уже слишком стар и нездоров, кроме того, у него не было наследников. Как Филипп III, так и Павел V понимали, что серьезное упрочение позиций центральной власти в Чехии и других землях австрийских Габсбургов возможно только в случае, если на престоле будет находиться способный, решительный и здоровый монарх, имеющий наследников. Зная о переговорах между чешскими подобоями и имперскими князьями, испанский монарх и папа обоснованно опасались того, как бы в случае обострения конфликта между протестантскими сословиями и королем в Чехии первые не попытались заменить Габсбургов «кем-нибудь из соседних земель»[201]. Ситуация для Испании упрощалась в связи с тем, что Филипп III сам мог выступить в качестве наследником Матиаса, так что у Мадрида имелся отличный повод для вмешательства в дела престолонаследия. Кроме того, Испания имела и ряд территориальных претензий к Австрийскому дому, что вносило дополнительную напряженность в двухсторонние отношения. Пока данный комплекс вопросов не был улажен, вряд ли можно было ожидать сближения двух монархий.
С 1612 г. испанские дипломаты начали переговоры с Матиасом о кандидатуре будущего преемника, увязывая решение данного вопроса с территориальными спорами. Главным представителем Филиппа III на обсуждении вначале был Зуньига, а потом сменивший его на посту посланника при императорском дворе Онъята. В ходе переговоров рассматривались кандидатуры самого Филиппа III, а также эрцгерцогов Максимилиана, Альбрехта и Фердинанда Штирийского. Наконец, после долгих и сложных переговоров обе стороны сошлись на кандидатуре эрцгерцога Фердинанда Штирийского. Последний устраивал всех, поскольку обладал управленческими способностями, был решителен во внутренней политике и продемонстрировал последовательность при проведении Контрреформации на подконтрольных ему территориях. Филипп III выражал готовность отказаться от своих прав на чешскую и венгерскую корону в пользу эрцгерцога за соответствующую «компенсацию или вознаграждение»[202]. Почва для оформления соглашения была готова.
Договор о престолонаследии между Филиппом III и
