Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции - Юрий Львович Бессмертный
В свете этих данных представляется неприемлемым распространенное в историографии мнение о весьма высоком брачном возрасте в Западной Европе XI–XIII вв. в целом и во Франции того времени в частности. Ссылаясь на необходимость для мужчины откладывать брак до момента «жизненного устройства» и неправомерно абсолютизируя отдельные экстраординарные факты, ряд специалистов относят возраст первого брака у мужчин — как знатных, так и простолюдинов — к последним годам их третьего (!) десятилетия[272].
Пожалуй, особенно неоправданны подобные суждения по отношению к простолюдинам. В их среде «жизненное устройство» молодых семей вследствие бурного роста в XI–XIII вв. новых деревень и городов не было проблемой. Крестьянские подростки очень рано начинали участвовать в хозяйственной деятельности. Как показала на массовых английских материалах Б. Ханевельт, к работам в земледелии и животноводстве крестьянские дети привлекались чуть ли не с 8–9 лет. Отдельные наблюдения того же рода Р. Фоссье делает и для Франции[273]. К 14–15 годам крестьянские дети овладевали едва ли не всеми хозяйственными премудростями. В эти же годы, как уже говорилось, их начинали считать совершеннолетними. Даже если допустить, что обстоятельства препятствовали их вступлению в церковный брак, вряд ли можно думать, что созревшие физиологически и социально подростки откладывали создание полового союза еще на 14–15 лет. Если бы это было так, т. е. если бы они вступали в брак лишь в 27–30 лет, то возглавлять семейное хозяйство после перехода родителей в преклонный возраст (в 45–50 лет) пришлось бы их очень молодым неженатым детям. (Ведь, женившись в 27–30 лет, крестьянин приобрел бы работоспособного наследника 14–20 лет — даже если бы им смог стать первенец — лишь к моменту своего физического угасания.) В сочетании с казуальными данными о брачном возрасте крестьян, приведенными выше, все это побуждает думать, что и в деревне мужчины создавали свои первые брачные союзы, вероятно, в возрасте 15–18 лет. Их женами становились крестьянские девушки примерно 13–15 лет[274].
Проанализировав прямые и косвенные данные о браке и его формах во Франции XI–XIII вв.[275], мы можем теперь лучше представить некоторые стороны демографического механизма, который обеспечивал рост населения в то время. Высокая брачность — еще более высокая, чем можно было бы думать на основании сведений о церковных браках, — ранний возраст первых половых союзов, обеспечивающий очень раннее начало детородного периода у женщин, частота повторных браков, заключавшихся порой вскоре же после прекращения предыдущего брака[276], — вот те черты брачного поведения, которые создавали весьма благоприятные предпосылки для интенсивного воспроизводства населения во Франции XI–XIII вв. Ясно, однако, что реализация этих предпосылок во многом зависела от принятых в обществе взглядов на деторождение, ребенка, женщину.
3. Ребенок, женщина, половозрастная структура. Масштабы прироста населения
Уясним вначале представления современников о том, какой тип рождаемости и какой тип отношений к детям следует считать идеальным, «предустановленным свыше» и какой — обычным, расхожим. Начиная с официозно-церковных взглядов, напомним, что по ним рождение потомства представлялось важнейшим (или даже единственным) оправданием брачного союза. Какое бы то ни было регулирование этого процесса в семье абсолютно исключалось: различные церковные установления пестрят соответствующими предписаниями[277].
Однако сам факт, что эти предписания многократно повторяются, побуждает думать, что паства знала средства такого регулирования, включая и способы предупреждения зачатия, и способы прерывания беременности. И те и другие, видимо, находили применение на практике, иначе трудно было бы понять, почему исповедникам предписывалось не только интересоваться подобными прегрешениями как таковыми, но и дифференцировать санкции к совершающим их — то ли из‑за невозможности прокормить ребенка, то ли по неразумию, то ли с целью скрыть «блуд»[278]. Поучительно и изменение строгости церковной эпитимьи: до XI в. за использование контрацептивов полагалось пожизненное отлучение, в начале XI в. оно было заменено десятилетним покаянием, на рубеже XII–XIII вв. срок такого покаяния сокращается до трех лет[279]. Не отражало ли такое смягчение наказаний косвенного признания церковью невозможности справиться с проступками такого рода?..
Единственная форма регламентации супружеских отношений, которую признавали церковные ортодоксы, касалась установления периодов, запретных для брачного соития. Со времени раннего Средневековья эти периоды охватывали не только основные религиозные праздники (Пасху, Троицу, Рождество и др.), воскресные дни, среду, пятницу, субботу, но и периоды регул, значительную часть срока беременности и кормления. При строгом соблюдении всех этих запретов для соития ежегодно оставалось лишь несколько десятков дней (в среднем 5–6 дней в месяц)[280]. Хотя это и могло уменьшить брачную плодовитость, она, по расчетам Ж. Фландрена, могла, несмотря на указанные запреты, теоретически достигать чрезвычайно высокого уровня (до 0,75–0,5 на одну женщину в год)[281]. Однако как раз в XI–XII вв. церковная регламентация супружеских отношений смягчается. Руководства для исповедников, известные для этих столетий, предписывают более краткие сроки воздержания в период праздников; почти исчезают запреты соития в субботу, среду и пятницу[282]. Поэтому связывать с церковной регламентацией какое бы то ни было реальное ограничение рождаемости в XI–XIII вв. не приходится[283]. Более того, сохраняющиеся в XI–XIII вв. меры по регулированию супружеских отношений в период беременности и кормления новорожденного, если бы они соблюдались, объективно способствовали улучшению условий деторождения и выхаживания младенцев.
Такое же значение имели и церковные предписания о повышенной ответственности родителей за сохранение жизни малолетних детей[284]. В основе подобных предписаний лежали, однако, не столько заботы церкви о детях как таковых, сколько вероучительные мотивы, имевшие целью укоренить общее представление о неприкосновенности каждого «божьего создания».
«Чрезмерная» привязанность родителей к детям, наоборот, осуждалась церковными ортодоксами. Авторы XII–XIII вв. порицают ее с еще большей настойчивостью, чем это делалось в IX в., видя в ней ущерб всепоглощающей любви к Богу и даже источник различных прегрешений. «Дети приносят зло, — писал в конце XII в. реннский епископ Этьен Фужер, обращаясь к простолюдинам. — Так как их надо кормить и одевать, родители становятся скупыми, решаются на обман, забывают
