Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин
«Майзельс жил на квартире вместе с активным (был в политизоляторе) троцкистом по фамилии Казлас», – свидетельствовал Кутузов. Подразумевается тут бывший экономист Стройбетонтреста Август Петрович Казлас (1907 г. р.), состоявший с 1925 по 1927 год в нелегальном кружке меньшевистско-плехановского типа, затем – активный размножитель нелегальной троцкистской литературы. В феврале 1929 года он был арестован и выслан в Казахстан, из ссылки досрочно освобожден в августе 1930 года как присоединившийся к заявлению трех (Радек, Смилга, Преображенский). Примкнув к «группе 60 Смирнова», Казлас был вновь арестован, заточен в Верхнеуральский изолятор, затем выслан в Восточную Сибирь. Важную информацию о Казласе мы узнаем из протокола допроса его жены, Анны Павловны Лившиц, к которому мы уже обращались в предыдущей главе:
До моего отъезда в Москву я 22 сентября 1933 г. поехала в Енисейск в отпуск. Я рассчитывала эту поездку использовать для информации ссыльных троцкистов об установках Раковского. В Енисейске я вела беседы только с моим мужем А. П. Казласом. Рассказывала о наличии группы в Новосибирске, о директивах Раковского, об организации побегов из ссылки и т. д. Мысль о созыве всесоюзной конференции Казлас одобрил, но высказал мнение, что было бы лучше, если бы на конференции были бы не ссыльные троцкисты, а представители групп на воле. Казлас был чрезвычайно удивлен тому, что мы знаем, что предполагается голодовка в Верхне-Уральском изоляторе, и в связи с этим дал мне листовку Верхне-Уральского изолятора. Кроме того Казлас предполагал дать мне резолюцию Верхне-Уральского изолятора, но не дал, так как уничтожил ее. Случилось это так: где он работал туда пришел в один прекрасный день кто-то из ГПУ, попросили его, а у него в кармане была резолюция, он думал, что его арестовывают, и изорвал резолюцию, а оказалось, вызывали по служебному делу. Казлас рассказал мне, что о предполагаемой голодовке узнало ОГПУ. И сейчас заключенные троцкисты из Верхне-Уральского изолятора переброшены[1525].
Майзельс и Казлас «оба работали в одном учреждении со мной», свидетельствовал Кутузов. В их компании «приходилось выпивать». Но ни о каких голодовках политзаключенных он не слышал. «Эти встречи и не имели политического характера, и слышанный мною разговор сводился к анекдотам. <…> Я убедился, что в упорстве троцкистов основным стержнем является личная и групповая обида и озлобленность». Кутузов назвал всех этих людей – «группа троцкистов-капитулянтов». «Скажите, – уточнял следователь, – являлись ли они капитулянтами в действительности (фактически) или только формально?» «Капитулянтами они были формально, фактически оставались с троцкистскими настроениями. Но, как мне известно, борьбы активной с партией не вели. Формально капитулянтом считаю и себя, потому что я не вел борьбы с троцкистами и сохранил <…> троцкистские настроения».
К этому периоду относится и встреча Кутузова со своим давнишним союзником по оппозиции Иваном Голяковым в начале декабря, вероятно, 1932 года: «Он был в Енисейске проездом в северную тайгу, куда ехал работать и ожидал здесь дня два лошадей. Мы поделились воспоминаниями о Бутырской тюрьме, о последующих событиях в личной жизни. Я сообщил ему, что в колонии троцкистов не состою, знаком немного с отдельными троцкистами (помню, что Голяков интересовался, есть ли кто-нибудь в Енисейске из „крупных“ троцкистов). Я познакомил Голякова с Майзельсом и Казласом, вместе выпивали. Если не ошибаюсь, мы вместе с Голяковым заходили на квартиру к Новикову Михаилу. Политическая позиция Голякова мне осталась неясной. При прощании он спросил, не считаю ли я его предателем за показания на следствии в Бутырской тюрьме. Я ответил, что предателем его не считаю, так как я сам разоружился – и мы расстались приятелями»[1526].
В ноябре 1932 года начались послабления для ссыльных – Кутузов и Майзельс получили разрешение на переезд в Красноярск. Обоим хотелось вырваться из обстановки, «которая никак не способствовала окончательному удалению от троцкистов. Тем более касалось Майзельс потому, что он в Енисейске до подачи заявления состоял в колонии правоверных троцкистов». Кутузов в июне 1932 года, работая на Маклаковском заводе, подал заявление в ЦКК «о предоставлении мне таких условий работы, в которых я мог органически перевооружиться на основе политики партии, чтобы приобрести право просить о возврате в партию. И я рассчитывал, что такие условия получу в Красноярске».
В Красноярск Кутузов прибыл в начале 1933 года, получил работу на большой стройке второй пятилетки – Красмашстрое. Он работал на стройке вагонов старшим прорабом по монтажу, а с 15 мая 1934 года по совместительству выполнял обязанности главного механика. За ударную работу в тяжелых условиях начальство премировало Кутузова, но его запятнанное прошлое все еще настораживало.
В Красноярске Кутузов поддерживал связи с некоторыми ссыльными троцкистами. «Здесь я ближе познакомился с Лохмачевым, который работал в Красмашстрое до увольнения, т. е. до конца 1933 года. С семьей Лохмачева я и жена сохранили за все это время близкие приятельские отношения. У Лохмачева я познакомился с его приятелем Минцем – тоже капитулянт, отбывавший весь срок ссылки в Красноярске. Таким образом и составился круг моих постоянных знакомых в городе: Лохмачев, Майзельс и Минц. К этой же группе относился еще тоже капитулянт Балуев, который получил освобождение осенью 1933 года, но потом его возвратили и отослали в Енисейск с дополнительной „двухлеткой“». В разное время Кутузов встречал этих людей у Лохмачева, и они тоже бывали у него на квартире, Минц даже ночевал. «Нас всех объединили следующие моменты: идейного троцкистского стержня у нас не было, бороться с партией мы не хотели и не были способны, все сделали заявления о прекращении борьбы и о разоружении, но все имели, конечно, в разной степени недовольство против партии, хотя оно, может быть, и не выявилось при разговорах. Я не помню сколько-нибудь значительного политического разговора, который мы вели, и который можно было бы привести для нашей характеристики. Разговоры обычно вращались вокруг бытовых вопросов».
Все же Кутузов попробовал дать характеристику отдельным лицам. Это была попытка продемонстрировать не только свою открытость, но и способность смотреть на людей правильно, с партийной точки зрения. С позиции Кутузова индивидуальная оценка друзей не была доносительством – ведь он помогал им исправиться, пока не поздно, обрести себя. Балуев, например, «чаще всего молчал, когда я вместе с ним бывал у Лохмачева. Сейчас я не помню фактов, хотя бы разговоров, по которым мог бы дать ему характеристику. Я очень мало его знал. Помню, что он в Красноярске арестовывался на несколько дней в связи с его знакомством с какой-то троцкисткой». Майзельса Кутузов знал больше,
