Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин
Ссылку Кутузов начал отбывать в Канске, куда он был переведен из Иркутской тюрьмы, с января 1931 года, устроившись на работу в систему Сиблестреста. «О своей работе в Канске я имею положительный отзыв», – отметил он мимоходом. Сначала Кутузов еще рассчитывал на оппозиционные связи, но только из‑за своего бедственного положения. «Будучи без средств и зная адрес Казанцева Бориса (который в начале 1930 года уехал работать в Надеждинский металлургический завод), телеграфом просил выслать мне денег, взаимообразно. Получил от него (а, может быть, от его жены, не помню) 40 рублей, а на мое письмо он не ответил. На этом и прекратились мои связи с единомышленниками из Томска. В 1933 году здесь в Красноярске я узнал от жены Кликунова Сергея, что в Томске в 1932 г. или 1933 году арестован Филатов и еще кто-то».
Общества опальных управленцев Кутузов особо не искал и новые оппозиционные связи тоже старался не создавать, хотя в окрестностях этого немноголюдного и далекого городка было некоторое количество ссыльных оппозиционеров. «Из троцкистов я познакомился с Мурашко, который предложил мне вступить в колонию троцкистов. Я отказался, решив этим делом больше не заниматься». Связь с Мурашко ограничилась одной встречей.
Это было у него на квартире, куда он пригласил меня, в связи с моей просьбой подыскать какую-нибудь техническую работу. Кроме Мурашко, я встретил там еще двух троцкистов (фамилии не помню), мужчин – один из них красный профессор – и одну женщину. Разговор касался моих взглядов на оппозицию и причин отхода от нее. Критика моего поведения (в особенности резкая со стороны красного профессора) закончилась обвинениями в трусости и прениями на тему о том, что мне совершенно незачем находиться в ссылке. Подобная встреча больше не повторялась. <…> За время отбывания ссылки в Канске встреч с троцкистами, кроме встречи с Мурашко, <…> у меня не было <…> Если бы я не вел себя примиренчески по отношению к троцкистам в тот период и чувствовал бы свои обязательства, то должен был бы сообщить местному ГПУ об этом факте (встрече с Мурашко). О нем я рассказал уполномоченному по политссылке в Енисейске Протасову не по собственной инициативе, а потому что Протасов завел разговор о моих встречах с троцкистами.
Кутузов был переведен в Енисейск «и жил там до декабря или ноября. Здесь 2 м[еся]ца был без работы, а затем взяли на Маклаковский лесопильный завод. Был премирован, о чем имею документ». Старейшее лесопромышленное предприятие Красноярского края, завод был основан в 1916 году в устье реки Маклаковки Енисейской губернии норвежским консулом в Сибири, директором-распорядителем Сибирского акционерного общества пароходства, промышленности и торговли Ионасом Лидом. В советское время завод рос, а вместе с ним развивался и поселок Маклаково, где Кутузов жил, работая сначала инженером-механиком, а потом техническим руководителем. Кутузов вел себя примерно. «Будучи на Маклаковском лесзаводе, я не имел встреч, о которых стоило бы упоминать для личной политической характеристики». Примерно в июне 1932 года он подал «заявление о раскаянии и желании на практической работе показать свою преданность партии и совправительству, чтобы впоследствии просить о приеме в партию».
В сентябре 1932 года Кутузов переселился обратно в Енисейск с согласия Енисейского отделения ГПУ и поступил на работу в Комитет Северного морского пути в качестве инженера-механизатора, где работал до января 1933 года. «В Енисейске <…> я опять встретил Мурашко, который вторично пытался связать меня с колонией упорствующих троцкистов». В ссылке троцкисты делились на «отошедших» и «не отошедших». К первым относились те, кто, как Кутузов, заявили об отказе от своих взглядов; ко вторым – те, кто, как Мурашко, упорствовали и поэтому оставались в лагерях и политизоляторах.
Описания троцкистов – «отошедших» и «не отошедших» – у Кутузова нарочито повседневные, как будто у них сложилась своя локальная субкультура, своеобразное идеологическое чистилище, в котором пребывают и каются до сих пор не спасенные души. Кутузов занялся политической диагностикой жителей двух кругов советского «чистилища». В то время как злостных троцкистов характеризовала озлобленность, желание отомстить, главным бичом «отошедших» знакомых Кутузова была неспособность заставить себя жить по-новому. Чтобы вырваться из «чистилища», нужно было предпринять последнее волевое усилие, расстаться с дурными привычками, косностью, обывательщиной. Если «не отошедших» характеризовала озлобленность и зависть, то главной проблемой «отошедших» была слабость. Часто описания обеих категорий связывались вместе. Сложно было сказать с определенностью, почему, например, те или иные бывшие троцкисты продолжают рассказывать политические анекдоты. Одно и то же действие можно было предпринять и из активной злостности, и из пассивной лености сердца, безалаберности. Кутузов быстро понял, что после убийства Кирова и та, и другая мотивация означала, что душа троцкистов еще загрязнена, окончательная капитуляция не произошла.
«В период с октября 1932 г. по январь 1933 года мне приходилось беседовать с отошедшими от троцкистской колонии Новиковым Михаилом и Майзельсом М.»
До ареста Меер Соломонович Майзельс работал в Московском институте инженеров транспорта. Там он в 1923–1925 годах вошел в группу троцкистов. В 1927 году его за это исключили из партии; в 1928 и
