Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин
«Краткий курс истории ВКП(б)» примет в себя часть идей Беленького о вечной победоносной борьбе партии с оппозицией. Но сам Беленький войдет только как анонимный и собирательный троцкистско-зиновьевско-фашистский враг. Суд над Беленьким был формальностью: 14 марта 1938 года он был приговорен военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации – и в тот же день казнен на полигоне «Коммунарка» под Москвой на 54‑м году жизни.
Высокая степень предсказуемости судеб говорит об административной логике репрессий. Понятно, что НКВД, работая ударными темпами, руководствовался списками и, выполняя лимиты, выискивал имена в учетных книгах райкомов и губкомов. Хронологическое единообразие очевидно: инакомыслящих студентов превратили поголовно в «троцкистов» в 1928 году и исключили из партии. Через год или два большинство из них были восстановлены. После ужесточения внутрипартийного режима в 1935 году почти все сторонники Кутузова окончательно расстались с партийными билетами. Многих выслали в отдаленные места, но тем не менее бывшим оппозиционерам еще разрешалось работать. После пересмотра роли Каменева и Зиновьева в убийстве Кирова в 1936 году пересмотрели и вину бывших оппозиционеров – в сторону ужесточения наказания. Задолго до начала «ежовщины» (август 1937 года) все оппозиционеры из СТИ были арестованы, почти все расстреляны. «Списочная» операция по отношению к троцкистам предваряла основные события 1937–1938 годов и имела другие официальные основания и несколько иную механику.
Были и исключения. Например, Дмитрий Васильевич Редозубов, который оказался в казахстанской ссылке, был вновь арестован уже в третий раз и решением ОСО при НКВД СССР от 14 июня 1936 года осужден на 5 лет ИТЛ. Отбыв наказание, Редозубов занимал после войны ряд второстепенных должностей в хозяйственных и научных учреждениях Севера. Последнее, что о нем известно, – в 1957 году он, реабилитированный, но в партии не восстановленный, руководил группой лаборатории мерзлотоведения Печерского филиала ВУГИ в Коми АССР[1517]. Чудесным образом уцелел и Голяков: Иван Елизарович получил в 1936 году всего 5 лет лагерей. Вероятно, ему помогла готовность содействовать органам. «Мой бывший соратник и одноделец – Голяков Иван, вероятно, вел себя более откровенно, судя по тому, что ему было разрешено возвратиться в Томск», – отмечал Кутузов в 1935 году. Андриевский свидетельствовал о том же: еще в 1931 году Филатов «предупреждал меня быть осторожнее в своих выступлениях с Голяковым, нашим общим знакомым, которого он подозревал как информатора ОГПУ»[1518].
Никакой информации не удалось найти в отношении трех завсегдатаев вечеров у Кутузова 1927 года: Григория Федоровича Пищалко, Федора Никитовича Гриневича и Владимира Федоровича Беляева. Это не говорит о том, что они наверняка избежали репрессий: они могли просто не попасть в «Книгу памяти», уехать на окраины, погибнуть раньше начала Большого террора или исчезнуть по другой причине. Создание «Книг памяти» тесно связано с процессом юридической реабилитации пострадавших от политических репрессий. Огромный объем работы, а также лакуны закона о реабилитации привели к тому, что немало имен выпали из списка. Да и сам факт реабилитации не означает автоматического попадания имени реабилитированного в какую-либо базу данных. Реабилитационное определение подшивается к следственному делу, сведения о том, что реабилитация состоялась, если кому-то и сообщаются, то только родственникам реабилитированного (если реабилитация была предпринята по их заявлению), имя реабилитированного остается в архивах, по большей части недоступных.
Судьбу главного томского оппозиционера – Ивана Ивановича Кутузова – после того, как коллегия ОГПУ осудила его на три года ссылки, можно обозначить пунктиром[1519]. Как и все оппозиционеры, осужденные ОСО при Коллегии ОГПУ, Кутузов был лишен избирательных прав и свободы передвижения. По прибытии в Канск он прошел регистрацию в местном органе ГПУ и был обязан регулярно отмечаться там. ЦК ВКП(б) предписывал местным советам и партийным комитетам, занимавшимся трудоустройством ссыльных в Восточной Сибири: «Высылаемых оппозиционеров на местах необходимо поставить в такие условия, чтобы лишить их всякой возможности нанести вред партии и пролетарскому государству»[1520]. Как правило, оппозиционеры направлялись на низовые должности в хозяйственные и плановые органы (бухгалтеры, экономисты, делопроизводители), но Кутузов был инженером, и его старались использовать по специальности.
Кутузов участвовал в строительстве в Канске, Енисейске, Красноярске; достиг определенного положения как компетентный инженер. Казалось, что партия его простила. Но в январе 1935 года в Красноярск прибыло письмо ЦК ВКП(б) «Уроки событий, связанных со злодейским убийством тов. Кирова», а с ним директива – выявить и изолировать всех высланных по политическим мотивам. Первый улов составили 57 бывших оппозиционеров, в том числе 26 активистов и 4 бунтаря. Старший прораб на Красноярском машиностроительном заводе (Красмаш) на момент ареста (1 февраля 1935 года), Кутузов был обвинен в троцкистской диверсии. Через месяц в тюрьме заключенный говорил следователю: «Неожиданно резкое содержание поставленного мне обвинения заставили меня, прежде всего, проделать анализ своего политического прошлого и сделать оценку своего политического поведения в настоящий момент. Коли бы я был просто беспартийным инженером, то дело обстояло бы гораздо проще. Каким я себя считал, и кто я был в действительности?»
Повторный арест заставил Кутузова, который считал себя уже навеки связанным с беспартийными и бывшими троцкистами, снова вспомнить, кто он такой и кем когда-то был. Зная, как требуется поступать в столь ответственный момент, Кутузов сразу задумался: а не заблуждался ли он все это время? Была ли у него возможность, учитывая его прошлое, остаться вне партии? Зазор между субъективным и объективным, между прошлой самоидентификацией и действительностью не был окончательно стерт для Кутузова. Оказалось, он снова ошибался, и исправить ошибку можно было, лишь сочинив новую политическую характеристику.
Теперь Кутузов мыслил себя уже как простого «честного советского специалиста», который, наконец, «от троцкистской оппозиции отошел, борьбу с партией прекратил» и добросовестно трудится. Конечно, новый Кутузов поддерживал «знакомство с троцкистами-капитулянтами», не вел активной борьбы за линию партии, да к тому же так и не сумел понять многих практических вопросов внутрипартийной жизни. Это уже серый быт
