Владимир Егоров - Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было

Города Чурова нет на карте нашей родины. Но существовал такой городок Щуров на правом бере­гу Оки у впадения в нее Москвы-реки, ныне это заокский район Коломны. А в сотне километров к югу на берегах притока Оки речки Прони стоит город Михай­лов, райцентр Рязанской области. И, что поразитель­но, место Вожской битвы у впадения рязанской Мечи в Вожу действительно находится примерно посеред­ке между двумя этими городами, к тому же всего-то в нескольких километрах от северо-западной окраины Рязани! Жаль только, что, согласно нашим энциклопе­диям, Михайлов возник только в середине, а Щуров и вовсе лишь в конце XVI века. Следовательно, в «За­донщине» речь идет не о них. А о чем? Да Бог (и, разу­меется, А. Фоменко) его знает, если, конечно, «Задонщина» писана в XIV, а не в XVI веке! Однако, считается, что в XIV, причем почти сразу после Мамаева побои­ща, которое было...

Кстати, а что там по этому поводу в самой «Задон­щине»? А в «Задонщине» вот что: «А от Калкской бит­вы до Мамаево побоища сто шестьдесят лет». Сра­жение на Калке имело место в 1223 году. Следова­тельно, если верить «Задонщине», Мамаево побоище произошло в 1383-м, в крайнем случае с учетом осо­бенностей древнерусского счета лет[14] – в 1382 году. Однако традиция приурочивает Куликовскую битву к 1380 году, а другие даты, возникшие в альтернативных сценариях, как мы уже видели, еще более ранние. По­лучается, автор «Задонщины» после хорошего застолья не очень-то ориентируется не только в пространстве, но и во времени. Впрочем, чего с него взять – поэт. А великому князю Дмитрию Ивановичу, не поэту, что­бы одолеть не какого-нибудь там Бегича, а конкрет­но Мамая, никак нельзя было плюнуть на все и по­пировать еще пару-тройку лет – тогда пришлось бы ему воевать уже с другим супостатом, так как, соглас­но нашей летописной традиции, не прожив и года по­сле поражения в Куликовской битве Мамай отправил­ся к своим татарским праотцам. А в 1382 году другим супостатом оказался бы Тохтамыш, воевать с которым Дмитрию, как мы знаем, было почему-то не с руки.

Но вернемся к идущим своим чередом событи­ям на княжеском пиру. После того как трезвым князь­ям удалось растолковать Дмитрию, что собирать по­ход следует не на север, а на юг и не на Днепр, а на Дон, великий князь, в свою очередь, начал вразум­лять видимо еще менее «врубающегося» двоюродно­го братца: «И сказал князь великий Дмитрий Ивано­вич: «Брат, князь Владимир Андреевич, пойдем туда, прославим жизнь свою, удивим земли, чтобы старые рассказывали, а молодые помнили! Испытаем храбре­цов своих и реку Дон кровью наполним за землю Рус­скую и за веру христианскую!»».

Ничего не ответил брату Дмитрию брат Владимир. Видимо, был «не в кондиции». Он вообще в «Задонщи­не» мало говорит и абсолютно ничего не делает, хотя поминается и в изначальном названии, и регулярно по тексту вслед за двоюродным братом. Вместо того чтобы, опорожнив «на посошок» ковшик-другой, спе­шить в зеленую дубраву со своим засадным полком, которому предстоит решать исход Куликовской бит­вы, он терпеливо и молча выслушивает длинные мо­нологи великого князя Московского и пару раз в от­вет поет ему невразумительные краткие дифирамбы. Если проводить параллель со СПИ, роль Владими­ра Серпуховского Храброго очень близка роли Буйтур Всеволода Курского, хотя, как мы еще увидим, эту роль в «Задонщине» на всякий случай, как в хорошем театре, дублирует младший Ольгердович.

В отличие от двоюродного брата Дмитрий Ивано­вич показал себя деятельным князем и тут же, за сто­лом, развернул агитацию среди соратников и вербов­ку их для похода на Дон. Но с какой целью? Какие ар­гументы он выдвинул для похода? Какими высокими идеалами руководствовался? Защищать родную мос­ковскую землю? Спасать свой народ от злых ворогов? Ни хрена подобного! Цель донского похода он фор­мулирует отнюдь не возвышенно: прославиться, уди­вить мир, войти в историю. Впечатление чуть сгла­живает заимствованный из СПИ стереотипный реф­рен «за Русскую землю», дополненный в «Задонщине» еще и христианской верой, в результате чего получи­лось, что христианской вере требуются кровавые че­ловеческие жертвы, целая река крови! В том, что сло­ва о Русской земле – не более чем поэтическое за­имствование из СПИ, сомневаться не приходится. Мы уже видели, что даже сам Дмитрий Иванович свою Залесскую землю Русью не считал. Так что, если без эки­воков, то в принципе мотивы похода Дмитрия ничем не отличаются от мотивов Игоря Новгород-Северского: все то же желание испить шеломом Дону велико­го, добыть воинам честь, а себе славу. Правда, к этому добавляется еще не свойственная северскому князю кровожадность. Дмитрий жаждет целые реки крови, одного Дона ему мало: «Быть стуку и грому великому на речке Непрядве, меж Доном и Днепром, покрыться трупами человеческими Куликову полю, потечь кро­вью Непрядве-реке!». Существенный момент: Непрядва и Куликово поле названы уже в «Задонщине». Сра­зу вместе. Далее по тексту Непрядва встречается еще восемь раз, и все восемь в устойчивом обороте «на поле Куликовом, на речке Непрядве». Эта былинно избыточная устойчивость уже сама по себе наводит на мысль о поздней обработке текста. И действитель­но, судя по дошедшим до нас спискам «Задонщины», в изначальном тексте вместо Непрядвы была просто Непра, то есть Днепр, и место Куликовской битвы ло­кализовалось где-то в междуречье Дона и Днепра, за­метим себе, опять-таки дословно вторя СПИ. Ох, уж эти мне поэты! Вот и ломай теперь голову, настоящие ли слова Дмитрия Ивановича цитирует «Задонщина» и на самом ли деле она называет точное место бит­вы с Мамаем именно на реке Непрядве или все это не более чем вольные поэтические перепевки СПИ с по­следующими интерполяциями переписчиков?

Между тем действие «Задонщины» продолжает разворачиваться и завлекать читателя. Волею авто­ра на сцену для очередного диалога выступает сле­дующая пара братьев, на сей раз не двоюродных, а то ли родных, то ли сводных. «Молвит Андрей Ольгердович своему брату: «Брат Дмитрий, два брата мы с тобой, сыновья Ольгердовы, а внуки мы Гедиминовы, а правнуки мы Сколомендовы. Соберем, брат, лю­бимых панов удалой Литвы, храбрых удальцов, и сами сядем на своих борзых коней и поглядим на быстрый Дон, напьемся из него шлемом воды, испытаем мечи свои литовские о шлемы татарские, а сулицы немец­кие о кольчуги басурманские!»». Оказывается, братья Ольгердовичи тоже оказались на великокняжеском пиру и с самого начала были втянуты в «Задонщину» вместе с Куликовым полем и Непрядвой, но без вся­ких Березуев. Кстати, коли уж затронуты Гедиминовичи, хочется сделать небольшое отступление.

«Задонщина» – единственный документ, упоми­нающий имя пращура Гедиминовичей некого Сколоменда. Именно оттуда этот Сколоменд перекочевал в энциклопедии. Но в самом древнем Кирилло-Белозерском списке «Задонщины» вместо Сколоменда про­писан «прадед» Сколдимер, которого в более позд­них списках переписчики превратили в Сколоменда. А сам Сколдимер вполне мог оказаться просто поэти­ческой выдумкой автора «Задонщины», который пра­дедом русских князей считает некого Владимира Ки­евского – то ли Крестителя, то ли Мономаха: «И вот князь Дмитрий Иванович и брат его, князь Владимир Андреевич, помолившись богу и пречистой его мате­ри, укрепив ум свой силой, закалив сердца своим муже­ством, преисполнившись ратного духа... и помяну­ли прадеда своего, великого князя Владимира Киевско­го». Но, поскольку династия Гедиминовичей не столь древняя, то для нее приходится выдумывать «парал­лельного» Владимиру предка. Для поэта плевое дело! Не от того ли первоначальное имя «прадеда» Сколдимера подозрительно созвучно имени Владимира: Володимер-Сколодимер?

Ну да ладно, бог с ними, сколдимерами-сколомендами. Нам интереснее их «правнуки». Так вот, эти самые «правнуки», они же дети великого князя ли­товского Ольгерда, готовы присоединиться к похо­ду Дмитрия с той же самой единственной целью по­размять кости да испить шеломом Дону. Но в отличие от Дмитрия Ивановича Андрей Ольгердович даже не пытается прикрыться красивыми словами о Русской земле и христианской вере. Полностью солидарен со старшим братом и Дмитрий Ольгердович: «И ска­зал ему Дмитрий: «Седлай, брат Андрей, своих борзых коней, а мои уже готовы – раньше твоих оседланы. Выедем, брат, в чистое поле и сделаем смотр своим полкам, – сколько, брат, с нами храбрых литовцев. А храбрых литовцев с нами семьдесят тысяч латни­ков»».

Тут не обойтись без небольшого пояснения. Фи­гурирующие в русских текстах «Задонщины» литов­цы Ольгердовичей на самом деле литвины Великого княжества Литовского, которых желательно не путать с современными литовцами, жителям ныне суверен­ной республики Литва. Термин литвин означал жи­теля великого княжества Литовского независимо от его этнической принадлежности и в этом смысле пол­ностью эквивалентен, например, термину россиянин. Литвинами были представители многих народов и нескольких конфессий, но абсолютное большинство среди них составляли православные, говорившие на западных диалектах древнерусского языка.