Владимир Егоров - Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было

Сценка первая «ДВА «СЛОВА»»

Хотя самый ранний источник, повествующий о Куликовской битве, принято называть «Задонщиной», так он называется только в одном-единственном из ранних дошедших до нас списков, найденном в Кирилло-Белозерском монастыре. Другие ранние тек­сты носят название «Слово о великом князе Дмит­рии Ивановиче и о брате его князе Владимире Анд­реевиче, как победили супостата своего царя Мамая», и это не случайно. Исследователи «Задонщины» еди­нодушны во мнении, что она является подражанием «Слову о полку Игореве», потому неудивительно, что произведение изначально тоже было подражательно названо «Словом о...». Чтобы не путать два «Слова», оригинал и подражание, сохраним за «Задонщиной» это прочно вошедшее в обиход название, а для «Сло­ва о полку Игореве» будем использовать тоже устояв­шуюся аббревиатуру СПИ.

Говоря об оригинале и подражании, следует ого­вориться: существует мнение, что наоборот СПИ было написано в подражание «Задонщине», то есть оно – поздняя подделка, а не произведение XII века. Но это скорее проблема СПИ, чем «Задонщины», и мы на нее отвлекаться не будем. Первичность и аутентич­ность СПИ современными исследователями достаточ­но обоснованы, и, следуя общепринятому мнению, мы тоже будем исходить из того, что СПИ – оригинальное произведение, а «Задонщина» -подражание ему.

Хотя время создания «Задонщины» точно не ус­тановлено, фигурирующие у историков предположи­тельные даты укладываются в довольно узкий диапа­зон. Самая поздняя дата – начало XV века, а самая ранняя – непосредственно после битвы, вплоть до того, что «Задонщина» была написана чуть ли не на поле боя во время «стояния на костях» как победная хвалебная песнь.

В некоторых списках «Задонщины» ее автором назван Софоний Рязанец, но против такой атрибуции имеются и серьезные возражения, так как в других списках автор поминает Софония отнюдь не как са­мого себя. Мы не будем встревать в научный спор, в любом случае об этом Софонии толком ничего не из­вестно. По одним предположениям он был брянским боярином, по другим – рязанским иноком. В конце концов, многие историки молчаливо приняли некий компромисс считать Софония бежавшим с Брянщины боярином, постригшимся в монахи где-то на Рязанщине. В частности, А. Журавель полагает, [12] что Со­фоний мог бежать из Брянска в Рязань через Новосиль в смутные для Брянского княжества времена поочередного его завоевания то Литвой, то Москвой в период с 1359 по 1370 год. На мой взгляд, брянский боярин Софоний вполне мог быть автором исходно­го текста, собственно «Слова», которое представляет собой, вслед за СПИ, типичный пример «дружинного эпоса». Сочиненный боярином текст изначально мог исполняться на пирах устно как былина, а потом его при случае записал с соответствующей ссылкой на ав­тора какой-то безымянный грамотный монах. Или сам Софоний, ставший монахом. Какая нам разница? На самом деле некоторая разница есть. Для нас неважно имя автора, но имеют значение его социальный ста­тус и место написания им «Задонщины».

Что ж, после такого вступления самое время при­ступить к чтению, чтобы составить собственное пред­ставление об источниках отечественной истории. По­скольку, как уже говорилось выше, чтение древних произведений – дело скучнейшее, мы оживим его, читая выборочно и слегка вразбивку. Кроме того, во­обще пропустим без ущерба для дела сомнительно­го качества лирику и бессодержательные подража­ния СПИ.

Итак, берем книгу в руки и... вопреки опасениям сразу погружаемся в занятный водевиль. «Задонщина» без всяких запевов, заделов и предисловий берет с места в карьер и начинается сообщением велико­го князя московского Дмитрия Ивановича, на тот мо­мент еще не Донского, своим воеводам о нашествии Мамая: «Пришла к нам весть, братья, что царь Ма­май стоит у быстрого Дона, пришел он на Русь и хо­чет идти на нас в Залесскую землю».

Странно уже то, что об этом событии великий князь информировал своих воевод-собутыльников на пиру у некого Микулы Васильевича. Как будто не о беде великой, а о радостном событии поведал князь между тостами. Вот уж воистину на Руси нет повода не выпить! Однако, что у трезвого на уме, у того... язык его – враг его. Лишку сболтнул спьяну великий князь, по существу признал замалчиваемый советски­ми и российскими историками факт, что подвластная ему Залесская земля – Москва и великое княжество Владимирское – это, как бы помягче выразиться, не совсем Русь. Настоящая Русь, Русская земля, по сло­вам самого с трудом вяжущего лыко Дмитрия, она там, у быстрого Дона, где стоит Мамай. И автор «Задон­щины», вторя великому князю и развивая его мысль, уточняет, что она еще дальше – у славного Днепра, над которым возвышаются горы Киевские: «Пойдем, братья, в северную сторону – удел сына Ноева, Афета, от которого берет свое начало православный русский народ. Взойдем на горы Киевские, взглянем на славный Днепр, а потом и на всю землю Русскую».

Как видим, автор «Задонщины» не терял время на княжеском пиру, мед-пиво пил, и по усам его текло, и мимо рта не проливалось. Сразу желая показать чита­телю, что с ним не заскучаешь, в первом же тосте не­сет захмелевший автор занятную околесину. По какой немыслимо странной ассоциации, едва заслышав о Мамае, стоящем у Дона, зовет он не куда-нибудь, а на киевские горки, да еще при этом в северную сторо­ну?! Однако никто из присутствующих на пиру удив­ления не высказывает: что ж, против Мамая – так против Мамая, в Киев – так в Киев, на полночь – так на полночь. Нам-то, мол, что – люди служивые, при­вычные. Тут главное – точнехонько сориентировать­ся, а то все вокруг как-то кружится, кружится... Где там ковш Большой Медведицы? О, кстати, о ковшах. Как там у классика? «Ковши круговые, запенясь, ши­пят»... Правильно, чего им зря шипеть? Еще ковшик другой на посошок и – на север, на север, на север!.. Плевать, что Киев в противоположной стороне, да и, вообще-то, как и ныне, за границей, в «незалежном» Великом княжестве Литовском. Да хоть бы за девятью морями. Нам после одного-другого пенного ковшика и море по колено.

Так и ушел бы князь с собутыльниками воевать с Мамаем к белым медведям, да, к счастью, прочие князья русские, не званные к хмельному застолью и сохранившие головы более трезвыми, проявили большую осведомленность и в географии, и в теку­щем международном положении: «К славному городу Москве съехались все князья русские и говорили таково слово: «У Дона стоят татары поганые, Мамай-царь у реки Мечи, между Чуровым и Михайловым, хотят реку перейти и с жизнью своей расстаться нам во славу»». Итак, по словам более трезвых и лучше ориентирую­щихся в географии князей, у реки Мечи стояли трое: Мамай и два населенных пункта, Чуров и Михайлов. Что за Меча, что за пункты? От захмелевшего автора объяснений не дождешься. Другое дело А. Фоменко, его объяснение мы уже знаем. Но оно не единствен­но возможное.

К делу отношение могут иметь две реки с та­ким названием: Меча, приток Вожи, близ которой Дмитрий Иванович громил татарского темника Бегича в 1378 году, и Меча (ныне Красивая Меча), при­ток Дона, где, как считается, произошла Куликовская битва 1380 года. Казалось бы, что за вопрос, конеч­но речь о второй, притоке Дона, текущем близ Кули­кова поля. Да вот, смущают Чуров и Михайлов. Суще­ствовали ли в конце XIV века какие-то поселения на Красивой Мече? Неизвестно. Край далекий, неведо­мый, непонятно кому принадлежащий, постоянно жи­вущий под угрозой разорения то ордынцами, то лит­винами, то московитами. Вряд ли там в конце XIV века вообще было какое-либо постоянное население. Вот как оценивал заселенность тех краев советский исто­рик М.Тихомиров[13]: «К югу от Оки, вплоть до Черного моря, лежала обширная полупустыня. Даже в конце XIV века [т.е. как раз во время Куликовской битвы. – В.Е.], спустя 150 лет после первых татарских погромов, путешественник, плывший по Дону, не увидел здесь поселений». Может быть, суждение о полупустыне не­сколько преувеличено, но крупных постоянных насе­ленных пунктов, которые могли бы служить ориенти­рами, в Подонье, по-видимому, действительно к кон­цу XIV века не осталось.

Правда, вроде бы где-то в тех местах в XIII веке су­ществовало то ли поселение, то ли какое-то времен­ное пограничное рязанское укрепление, основанное князем Михаилом Всеволодовичем и якобы получив­шее по основателю название Чуры Михайловы. Но в последней четверти XIV века Подонье уже не было рязанским, и в нем от всех Михайловых и прочих чур ничего не осталось. Однако смутная память о единст­венном географическом ориентире в тех краях, воз­можно, могла породить сразу два фантома: Чуров и Михайлов. В любом случае, вряд ли можно сомне­ваться, что во времена Мамаева побоища на Краси­вой Мече ни Чурова, ни Михайлова и никаких других населенных пунктов не было. А вот на другой Мече, притоке Вожи на севере Рязанского княжества, город­ки наверняка стояли. Но не Чуров и не Михайлов.