Владимир Егоров - Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было

В общем, как-то получается, что от некогда ог­ромного и блистающего священной белизной, а ныне окончательно растаявшего монолита айсберга «Руси защитник» остается одно мокрое место. Зато это мок­рое место радикально снимает все вопросы, оказав­шиеся не по зубам сценарию «Руси защитник». Не был, не ходил, не участвовал. На нет и суда нет. Даже не решаемая другими сценариями проблема прозва­ния Дмитрия Донским тут решается в новой плоско­сти восприятия. Современники Дмитрия Ивановича даже не подозревали, что великий князь Московский и Владимирский был еще и Донским. Но после того как монах Кирилло-Белозерского монастыря Евфросин, известный своим «творческим» переписыванием летописей, поименовал Куликовскую битву «Задонщиной», последующим летописцам-соавторам Кули­ковского мифа прозвать Донским ее главное дейст­вующее лицо, что называется, сам Бог велел. Но доду­мались до этого, судя по всему, только в XVI веке.

Часть II СЦЕНКИ

АВАНСЦЕНА

Большинство из нас, простых смертных, по про­стоте душевной полагают, что в далеком нашем про­шлом все было и происходило именно так или хотя бы в основном так, как изложено в учебниках исто­рии. На самом деле это, мягко говоря, не совсем так, а зачастую и вовсе не так.

Что было, то было. Но история-это не то, что было и как было, а наше представление о том, что и как было. Или иногда вообще наша фантазия о том, что вроде бы было, а на деле вовсе и не было или было вовсе не так. Эти представления и выдумки фор­мируются учебниками в школе и художественной ли­тературой после школы или вместо школы. Лишь не­многие, профессионально занявшиеся историей, до­бираются до специальной литературы. Но даже из них не все утруждают себя копанием в первоисточ­никах. Их можно понять. Читать, например, наши ле­тописи -занятие донельзя занудное и, как правило, малоинформативное. А чтобы ознакомиться со ста­ринными подлинниками из Халифата или Поднебес­ной, вообще надо сначала выучить древние арабский и китайский языки. Зато те немногие упорные и пре­данные, кто сумел заставить себя выучить, посидеть и проштудировать, стали некими монополистами в пра­ве на их интерпретацию и, тем самым, создание сво­ей оригинальной истории, чтобы потом вольно или невольно навязать ее читателям в своих ученых тру­дах. Таких упорных действительно немного. Извест­ных российских «первоисториков» можно пересчи­тать по пальцам одной руки: В.Татищев, Н. Карамзин, Н. Костомаров, С. Соловьев, В. Ключевский. В крайнем случае, можно задействовать вторую руку, тогда паль­цев точно хватит. Именно труды этой пятерки-десятки читают профессионалы, ленящиеся копаться в перво­источниках, но пишущие популярные учебники исто­рии и исторические статьи энциклопедий. Что же, та­ким образом, мы имеем на самом деле?

Пусть некий монах-летописец внес в свою лето­пись текст, описывающий какое-то событие. Безвы­лазно живя в своей келье, он не был его очевидцем. Запись, как правило, делалась понаслышке, пройдя через третьи-пятые руки, обычно спустя многие ме­сяцы, а то и годы после события. В результате в лето­писи появился некоторый оригинальный текст {Л}, от­разивший восприятие и понимание описываемого события летописцем. Таким образом, уже текст {Л} – это личная интерпретация некого летописца где-то когда-то произошедшего события с учетом, как не­полного знания, так и его монашеского статуса, а не­редко и личных симпатий и антипатий. Веками мно­жество монахов-переписчиков копировали текст {Л}, внося свое понимание (или непонимание!) перепи­сываемого, давая ему свою интерпретацию, свойст­венную их времени и нравам, и просто делая ошибки, в результате чего через века до нас дошли уже другие тексты в несколько различающихся копиях {К,}...^}. Далее один из текстов {К} попался на глаза какому-ни­будь неленивому ученому-историку, имевшему терпе­ние поломать голову и умение расшифровывать на­писанные архаичным корявым языком и плохо сохра­нившиеся письмена. Этот неленивый ученый что-то понял, что-то непонятое додумал сам, все вместе пе­реосмыслил по-своему, после чего вписал в свою «Ис­торию» уже некий текст {И} своим языком и со сво­им пониманием и своей трактовкой в собственном контексте описываемого. Если текстов {К} и их ис­следователей было более одного, то соответственно появилось несколько авторских изложений, несколь­ко разных интерпретаций {И^...{Им}. Затем наступила очередь составителя учебника. Он прочел и сравнил эти несколько разнящиеся интерпретации {И^.ЛИ^ и либо выбирал одну наиболее ему лично понравив­шуюся, либо, что тоже бывает, так как в этом вроде бы и заключается его «научная работа», скомпилировал из них свою собственную интерпретацию, свой текст {У}. А теперь спрашивается: что общего у текста {У} с начальным текстом {Л}? Понятно, что во многих слу­чаях ничего или очень мало, не говоря уже об адек­ватности текста {У} собственно описанному в нем со­бытию древности.

Предположение касательно изначальных ошибок летописцев, конечно, умозрительно, но, думаю, мало кто усомнится в том, что во времена, когда не толь­ко мобильных телефонов, но и обычной почты еще не было, оперативно получать полную и достоверную информацию было невозможно, особенно монастыр­ским затворникам. Достаточно очевидно и то, что вся информация воспринималась и усваивалась монаха­ми через фильтры православия, действующих мона­стырских уставов и книжных традиций. Поэтому сто­ит ли удивляться, что есть немало косвенных, зато вполне объективных археологических опроверже­ний многих «событий» наших летописей. Чего стоит хотя бы всем известное летописное «призвание варя­гов» в 862 году в Новгород, который возник, как пока­зали долгие и тщательные археологические раскопки, только спустя целое столетие после вошедшего во все энциклопедии и учебники «призвания»! Есть и вполне очевидные примеры создания исторических легенд «первоисториками». С одним из них я знакомил чита­теля в авторском расследовании «Читая «Повесть вре­менных лет»». Речь о так называемом «пути из варяг в греки», выдуманном кем-то из российских первоисториков. В это, может быть, сейчас уже трудно поверить, но нет в наших летописях такого пути! На самом деле в «Повести временных лет» говорится о неком безымян­ном водном пути вокруг всей Европы, одним из эта­пов которого, никак не связанным с Днепром и Вол­ховом, был загадочный морской этап «из варяг в гре­ки», контекстно явно привязанный к Черному морю. Кстати, археологически торговый путь по Днепру на­чинает действовать только в середине X века, тоже на целый век позже первых летописных дат, связанных с Днепром, Киевом и самим «путем из варяг в греки».

В плане иллюстрации сказанного выше заинте­ресованному читателю наверно было бы небезынте­ресно понаблюдать, как последовательно, шаг за ша­гом, могла сформироваться одна из самых известных fantasy отечественной истории – миф о Куликовской битве. Нет, нет, я не утверждаю, что этот миф именно так и формировался, но постараюсь показать впол­не реальную возможность, как он мог бы возникнуть буквально на пустом месте, и предоставлю читателю самому решать, насколько предлагаемый мной сце­нарий рождения такого мифа возможен и вероятен. А попутно – оценить степень достоверности наших нынешних представлений об этой битве, основан­ных на летописях и их интерпретации официальной историей, и, экстраполируя, достоверность всей рос­сийской истории, какой ее изучают в школе. Для это­го нам придется отвлечься от всех документов уров­ней {И} (историки-основоположники) и {У} (составите­ли учебников) и заглянуть прямо в источники уровня {К}, то есть непосредственно в дошедшие до нас лето­писные материалы.

О Куликовской битве нам известно из четырех ос­новных источников, объединяемых общим названием Куликовского цикла: «Задонщины», Летописной по­вести о Куликовской битве в кратком и пространном изложениях, а также «Сказания о Мамаевом побои­ще». Не входят в Куликовский цикл, но содержатель­но примыкают к нему «Слово о житии и преставлении Дмитрия Ивановича, царя русского» и житие Сергия Радонежского. Отечественная историческая наука не выработала единого взгляда на время возникнове­ния произведений Куликовского цикла, но наиболее распространено представление, что по крайней мере написаны они были в вышеперечисленном порядке. Именно в этом порядке мы их и пролистаем, а заодно прихватим и «Слово о житии и преставлении» Дмит­рия Донского, названного в житии ни много ни мало русским царем.

Сценка первая «ДВА «СЛОВА»»