Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин
Перевезение тела Н.И. Бобрикова в Петербург с Финляндского вокзала
Сейм был открыт. На сейме восторжествовала оппозиционная партия и тем не менее некоторые руководители смуты остались недовольны. «Fria Ord» (в ноябре 1904 г.) находил, что «победа опасна». «Законное представительство страны не может иметь дела с революционным правительством»...
Другая забота агитаторов сводилась к вопросу о том, в каком положении окажется финляндская оппозиция по отношению к оппозиционным партиям в Империи, если в такой момент, как теперь, она, путем умеренного образа действия, обеспечит правительству сравнительное спокойствие в Финляндии?» Из последующих признаний, сделанных уже после смерти Н. И. Бобрикова, выяснилось, что руководители смуты по ту и по другую сторону Сестры реки преследовали в союзе одну цель «свержения Самодержавия». Союз с беспокойными русскими и польскими элементами не позволял финляндским революционерам вести дела к замирению в крае. Обещание было исполнено, как показал последующий ход дела в Финляндии.
4 июня Н. И. Бобриков предполагал выехать в Петербург, чтобы покончить с вопросом о созыве сейма, а затем в любимую Ульяновку, «если не помешает состояние политического горизонта» (12 мая J.904 г.). Подобных оговорок он не забывал делать в своих письмах, зная среди каких условий он жил и работал. Оговорка оказалась своевременной. В Петербург его отпустили крамольники, но уже мертвым...
Крамольники не желали допустить торжества «бобриковской» политики, но кроме того они давно увидели, что его ум, последовательность, настойчивость и предусмотрительность таковы, что им не справиться с ними иначе, как при посредстве гнуснейшего убийства из-за угла.
Генерал-губернатору Бобрикову постоянно грозили и тем желали побудить его изменить курс. Письма с угрозами стали поступать уже с марта 1899 г. Под влиянием угроз, как отмечено у него в дневнике, он не мог «без крайне уважительных причин» отменять своих распоряжений. Угрозы, таким образом, в некоторых случаях пошли, вероятно, во вред Финляндии.
Но, кроме того, достойно ли было высшему представителю русской власти покупать покорность финляндских агитаторов ценой уступок перед угрозами, или при посредстве подачек орудующей в крае политической партии? На уступки, при подобных условиях, Н. И. Бобриков не был способен и это тем более, что он сознавал правоту своего дела. «Тщательное изучение истории и близкое ознакомление с современной в Финляндии обстановкой вполне отвечают Высочайше одобренной программе и поэтому я от нее отступить не могу», писал он к В. К. Плеве (17 марта 1902 г.). «Если мои предложения, — значится в другом его письме, — не состоятельны, то необходимо меня заменить другим лицом, более прозорливым и способным покупать мир ценой русских интересов. Честь и совесть я ставлю выше всего, вследствие чего не отступлюсь от них ни на йоту». «Современная критика приводит меня к убеждению, что поворот в управлении краем возможен в сторону справедливых требований, но отнюдь не (путем) уступок и подачек. Генерал-губернатор не может оставаться куклой и лучше его вовсе упразднить, или заменить таким, который был бы способен играть такую унизительную для русского человека роль. Желающих меня заменить, конечно, много и к тому же новому человеку будет легче вести новый курс, мне не симпатичный», сообщал он (11 мая 1902 г.) министру статс-секретарю.
Высказанные мысли не мимолетные. Он их повторяет при других условиях, из чего мы вправе заключить, что Николай Иванович держался их твердо и они руководили его поступками. «Зубами вовсе не держусь за занимаемую должность и от требований долга и совести, ради каких бы то ни было личных интересов, ни в каком случае не отступлюсь», повторял он В. К. Плеве. «Твердость моя покоится на знании дела и уверенности, что проводимая мной Высочайше одобренная система даст благие для России последствия, при условии ее применения без колебаний. Время покажет, прав ли я. Конечно, исправить девяностолетнюю слабость нужно время и терпение».
Ясно, что Н. И. Бобриков имел мужество своих убеждений и всегда готов был исповедовать их публично. Такие качества, вместе с искренней верой в правоту своих воззрений, должны уважаться в человеке даже его врагами. Уступи он сопротивлению, финляндцы первые осмеяли бы его. Преврати он должность генерал-губернатора в «куклу», как он выразился, русские были бы оскорблены своим представителем в Финляндии. Теперь же последовательность и стойкость в убеждении навсегда обеспечили уважение к его имени.
Тяжелые дни, казалось, были пережиты. Борьба стихала, смута утратила свою остроту. Ожидался отдых после периода реформ. Один из знакомых Н. И. Бобрикова стал мечтать о заре того золотого времени, когда финляндцы, свыкнувшись с нововведениями, начнут сближаться с русскими. Установится взаимное понимание; духовный союз станет крепнуть и финны заживут в полном согласии с русскими, как надлежит политическим братьям, которые достойны взаимного уважения. Вот его письмо.
«Финляндия завоевана давно, но история ее присоединения и фактического объединения с Россией началась со дня вашего назначения ее генерал-губернатором. Присоединения, объединения — вот чего не доставало. Об этом говорили давно; об этом думал Александр I.
Начиная с Каткова, многие уяснили себе, какие преграды отделяли от нас Финляндию; многие намечали проекты уничтожения этих преград. Но все работали лишь перьями, все говорили, мечтали, но практически ничего не делали. Недоставало твердой руки, которая могла бы осуществить планы теоретиков; не было человека, который взял бы на себя подвиг практического осуществления всего нужного. Однако и такой человек нашелся.
Когда Государь послал вас в Финляндию представителем высшей там государственной власти, то вы в первом же вашем слове громко заявили, что эта власть «не допустит дальнейшего распространения в крае всего того, что может препятствовать сплочению великой Империи». Такой речи ни Россия, ни Финляндия не слыхали от своих прежних финляндских генерал-губернаторов.
И вот началась новая упорная ваша работа по государственно-политическому сближению двух народностей, двух братьев — российских подданных, стоявших в отдалении друг от друга по роковому и вековому недоразумению. Русский язык в сенате и в высшей местной администрации, русская газета на общественной арене, поднятие русских школ и изменения некоторых программ преподавания в финляндских
