Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин
Вот живые примеры, указывающие, что Николай Иванович стремился завоевать народ сердцем... преследуя все ту же заветную цель — «сплочение русского царства». Народная масса чутка. Сердце подсказало, что Н. И. Бобриков ей не враг, а благодетель и покровитель. Не забудем, что только при нем финский язык увидел себя вполне равноправным со шведским в официальной жизни края. Воспитательных и просветительных нужд финнов Н. И. Бобриков не игнорировал. Все, что шло на пользу края и не противоречило общегосударственным интересам, находило в нем радушную поддержку.
Враги русского дела скоро оценили правильность и сердечность его действий, почему поспешили очернить каждый его шаг в глазах простодушного населения. Николай Иванович велел накормить рабочих. Это хорошее и христианское дело «Новости Недели» назвали «печальной комедией»... и заявили: «Неужели дошло так далеко, что Финляндия должна просить хлеба у своих горчайших неприятелей»... Н. И. Бобриков посетил канцелярию генерал-губернатора и, конечно, вполне искренно выразил желание, чтобы русские чины ее изучали финский язык. «Это попытка подкупить старо-фенноманов»; «это новая ловушка»... кричали в печати. После смерти Н. И. Бобрикова стокгольмская газета, вспоминая старую историю рабочих, не постеснялась украсить ее новыми гнусными измышлениями.
Она утверждала, что «вследствие суровой зимы, в начале 1904 г. царила нужда в работе. Сенат организовал общественные работы с платой 2:50 мар. в день. Но в то же время Бобриков накрыл в казармах столы и свободный к ним доступ имели все, причем гостям предлагалась водка. Конечно, к Бобрикову шли и кричали «ура», не только безработные, но оставили свои заведения и те, кто имел занятие. А Царю доносили, что финский народ чувствовал себя особенно счастливо под русским владычеством и всему свету возвещал служебный телеграф, что финны оставили всякое сопротивление». «У нас тихо, — писал Н. И. Бобриков, — и только иностранная печать выдумывает разный вздор и клевещет на бедный финский народ» (16 ноября 1903 г.).
В июне 1900 г. городское население Сердоболя вышло на встречу генерал-губернатора с криками «элякээн». «...И особенно знаменательно — свидетельствует начальник края — это устроенная мне овация при отъезде из Вильманстранда, с участием не только войск, но и едва ли не всего местного населения»... «Великим мне утешением служит народная масса, оказывающая мне сочувствие при удобном случае, — писал Николай Иванович. — По делам службы я только что посетил С.-Михель, Выборг и Фридрихсгам; не только в городах, но и станциях собирался народ, приветствуя меня криками «элекээн» и маханием платков»... (9 мая 1903 г.). Вот еще несколько слов, записанных Н. И. Бобриковым в его дневнике: «Народная масса вообще стоит за русскую власть и тем причиняет местным вожакам большое горе... Народ не смеет проявить наружу своих чувств, находясь в кабале у местных землевладельцев и хозяев фабрик и заводов, действующих под влиянием агитаторов».
Полное подтверждение мыслей начальника края находим в заявлениях некоторых местных русских губернаторов. Один из них (17 — 30 сентября 1903 г.) писал: «Из частых моих общений с населением я вынес глубокое убеждение, что финское население никогда не сочувствовало организованной революционной партией политике противодействия, и если следовало указанной агитацией программе, то лишь уступая принуждениям и насилиям сепаратистов, которые, имея на своей стороне администрацию, суды и школы, могли разными обманными способами и даже силой увлекать мирный народ на путь сопротивления правительству». «Напрасно. агитация в подкупленной ею заграничной прессе и в подпольно распространенных в крае брошюрах и газетах старается убедить, что финский народ сознательно и единодушно следует политике «пассивного сопротивления»... Другой из русских губернаторов сообщил в 1902 г., что «масса финляндского населения, издавна гордившаяся своею лояльностью, остается таковой же и теперь, а если и поддается влиянию агитации, то потому лишь, что веками приучена повиноваться» местной интеллигенции. Третий русский губернатор доносил: «Первые подготовительные шаги к призыву показывают уже, что сопротивление закону о воинской повинности очень ослабело. Насколько измелилось настроение, в особенности в шведских общинах, меня поражало. Везде уверили меня, что все новобранцы, находящиеся в пределах края, явятся к призыву и что шведская агитация против призыва потеряла всякую силу. Недавно один из моих ленсманов встретился с одним шведом крестьянином, бывшим сеймовым депутатом, и он передавал ленсману, что настроение крестьян даже в шведских приходах против агитаторов настолько враждебно, что если бы кто-нибудь из них явился в деревню, то его там избили бы. Вообще сопротивление закону о воинской повинности среди простого народа, т. е. среди крестьянства, можно считать окончательно сломленным. Среди шведской партии пассивного сопротивления господствует уныние и сознание, что дело их почти проиграно. Это очень ясно выражается в тоне подпольных газет, которые сетуют на апатию общества и вместе с тем по обыкновению усиленно лгут и ругаются. Тем не менее, оппозиция шведской партии еще очень сильна, и она особенно чувствуется в городе N., где зажиточное купечество и, частью, судебное ведомство далеки еще от того, чтобы отказаться от сопротивления».
Один из финнов, писавший в «Финляндской Газете», сообщал: «Я лично вполне уверен и на основании многих известных фактов осмеливаюсь утверждать, что миролюбивый и покорный финский простой парод, за самыми ничтожнейшими исключениями, отнюдь не проявляет и не имеет никаких поводов проявлять недовольство теми новыми реформами и узаконениями, которые вводятся в последнее время... Он не протестовал и не протестует против введения, и если в последнее время, к сожалению, были по местам некоторые беспорядки и случаи неповиновения законной власти, — объявляемые газетами и сотрудниками агитации, якобы, народным недовольством новыми реформами и протестом против введения их, — то эти печальные явления на самом деле исходили вовсе не от народа и отнюдь не по его почину, а по наущению темных людей, возмутителей из привилегированных сословий».
Такое отношение финского народа к русской власти не согласовалось с желаниями многих. На сейме, созванном после смерти Н. И. Бобрикова, раздались резкие протесты против всех его объединительных мероприятий. Финляндская печать и некоторые русские издания желали видеть в речах сеймовых ораторов — истинный голос финского парода. Напрасный труд! Сейм до сих пор никогда не был отражением воли населения Финляндии и не может им быть по своему составу... Кроме того, специально о сейме 1904 г. имеется свидетельство одного из его членов, профессора Пальмена. Во время заседания духовного сословия он заявил, что на сейме орудовала таинственная группа. Решения вырабатывались вне сеймовых комиссий и предлагались сословиям, как безусловное приказание к исполнению. «Неведомый кружок, не имеющий полномочие от земских чинов и частью стоящий вне сейма,
