Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин
Особенно серьезного врага газета «Fria Ord» встретила в лице редакции «Uusi Suometar». «Считают едва ли не преступлением, — говорила она, — публично упоминать о том, что в Стокгольме еженедельно издается и распространяется по всей Финляндии орган «пассивного сопротивления», будто бы задающийся целью поддержать «нравственную силу финского народа». Упоминание — приравнивалось доносу. Дело не в строгости нынешней цензурной системы. «Fria Ord» желательно быть подпольным изданием, дабы с большей беззастенчивостью наносить Личные оскорбления всем не разделявшим воззрений редакторов этого листка. Далее газета фенноманов удостоверила, что «Fria Ord» клеймила сенаторов изменниками, что «Народный катехизис», — это наиболее печальное свидетельство разгара партийных страстей, — было отпечатано в подлиннике в стокгольмском нелегальном издании шведоманов.
С одной стороны жалобы газеты «Fria Ord» на «ослабление национального духа» и на трусость населения, а с другой открытое осуждение подпольного издания главным органом старо-фенноманов являются, конечно, новым показателем значительного успеха умеренного или примирительного направления.
Это разоблачение по адресу печати агитаторов составляет также серьезную заслугу финской партии.
«Общество, которое намерено жить и развиваться, не должно верить таким летучим листкам и брошюрам, внушала «Uusi Suometar».
Главный орган фенноманов был поддержан в его походе против нелегальных редакций некоторыми финскими собратьями по перу, которые указывали, что летучие листки «напрасно запутывают внутреннее положение в крае... Бросают со всех сторон в лицо оскорбления, подчас наносимые анонимно». Когда речь зашла о доносах и раздорах между партиями, финская газета написала: «Теперь распространители «летучих листков, различных теорий и воздушных замков» увидели и обратную сторону медали... они обречены были испробовать на себе тот кнут, который они хотели направить на чужую спину». По заявлению пастора Бергрота, финские подпольные издания долго мешали полному умиротворению края и потому он высказал пожелание, чтобы издания их скорее прекратились «в интересах публики».
Подобно тому, как осуждена была нелегальная литература, подверглись порицанию системы бойкота и пассивного сопротивления. Применение бойкотирования оказалось теперь, по трезвым воззрениям финнов, нелепым, недобросовестным и признаком нравственного падения. Разве это не равносильно тому, говорили они, что кто-нибудь, держа в руке кошелек с золотом, сказал бы: если поступишь согласно моему приказанию, получишь эти деньги, если же будешь действовать сообразно со своими убеждениями, то не только ничего не получишь, но вдобавок будешь еще разорен».
Некто Михаил Гейкура печатно признавался, что он сперва явился сторонником пассивного сопротивления. Однако события убедили его, что он сделал ложный шаг и потому всенародно покаялся, призывая новобранцев исполнить свои обязанности; «теперь я вполне признаю, что продолжительное упорное сопротивление может происходить только во вред народу. Финский народ, укроти, наконец, свои страсти, удержи свой фанатизм! Да уяснит себе, наконец, народ своим здравым рассудком, куда может завлечь его упорное неповиновение».
Итак, не может быть сомнения в том, что произошел поворот во мнениях многих финляндцев. После предоставления генерал-губернатору чрезвычайных полномочий, местное население убедилось, что и на агитаторов имеется управа. В первые годы магистраты, губернаторы из финляндцев, гофгерихты, суды проявили неслыханное своеволие и обуздать их начальник края оказался бессильным. Конечно, на население такое положение влияло самым деморализирующим образом. Н. И. Бобриков понял общее настроение. Оно отразилось в его письме (от 9 января 1903 г.). «Оставлять без преследования агитаторов, целые магистраты и гофгерихты», — писал он, — нельзя было потому, что это «ободряло негодяев и понижало доверие к силе русской власти, ей преданных пли еще колеблющихся».
Бесцеремонность и разнузданность агитаторов до такой степени возмущала некоторых благонамеренных финляндцев, что они стали являться к Николаю Ивановичу и просить его «о принятии более суровых мер, до высылки и лишения пенсий включительно». Николай Иванович взялся передать их точку зрения В. К. Плеве, так как финляндцы «сами опасались с этой целью лично явиться» к нему (9 января 1903 г.).
Плоды совместного влияния чрезвычайных мер и сторонников порядка из фенноманской среды сказались весьма наглядно.
«Настроение в Гельсингфорсе и вообще в Финляндии, — сообщал генерал-губернатору (3 (16) августа 1903 г.) прокурор сената Э. Йонсон — по-моему такое, что призыв в будущем году по всей вероятности пойдет нормальным ходом. Могут и быть случаи агитации, но без результата. Здравый ум финского народа одержит верх над агитаторами». Предположение его вполне оправдалось. Призыв, действительно, прошел вполне успешно. «Кроме того, как только народ освободился от гнета агитаторов, — писал Н. И. Бобриков, — он стал в одних местах выдавать подстрекателей, в других — общины потребовали, чтобы штрафы взыскивались исключительно с виновных властей», а не раскладывались без разбора на всех членов общины. Кроме того, население в громадном числе, принося раскаяние, стало просить о помиловании, за неисполнение им закона о воинской повинности и Н. И. Бобриков освободил от ответственности более 21/3 тыс. человек, зачислив их в ополчение.
В одном прошении, поданном генерал-губернатору, причины неявки к призыву пояснялись так: «местные господа и студенты подстрекали призывных не являться к призыву»... Председатель общины запрещал вообще молодежи являться к призыву, говоря, что подобная неявка наказанию не подлежит, но принесет пользу не только им самим, но и всей Финляндии.
Из интеллигентной среды также некоторые покаялись. Регистратор губернского управления, нотариус гофгерихта, пастор Велин и некоторые студенты принесли повинную. Один студент, подав прошение о сложении с него вины, писал: «Я не только безусловно поступил неправильно, но и чрезвычайно легкомысленно, не явившись на призыв, подав тем дурной пример для менее образованных товарищей по призыву, так что в виду нашего непослушания благорасположение Его Императорского Величества, нашего великодушного Царя, сильно поколебалось и мирное развитие края приостановилось» (июль 1903 г.).
О помиловании стали ходатайствовать, наконец, целые общины. Из Тюсьбю (20 сентября н. ст. 1903 г.) поступила просьба от общины за подписью 174 лиц о сложении с них штрафа, при этом они высказались, что мы «не разделяем распространяемых зловредных модных мыслей относительно незаконности издания Его Императорским Величеством закона о воинской повинности». Итиская община большинством 374 голосов решила донести Государю о своем заблуждении. Прошение от Гельсингфорсской общины было покрыто 243 подписей. В нем говорилось, что председатель общинного собрания «даже не желал выслушать мнение общины, зная, что своими противозаконными решениями не мог бы затемнить здравый смысл народа и тем наложить на него революционное клеймо в глазах всего цивилизованного мира и Всемилостивейшего Монарха». Далее делалось уверение, что если бы публикации производились правильно и
