Тайна сибирских орденов - Александр Антонович Петрушин

Аресты Тухачевского и других высших офицеров Красной армии встревожили закордонного резидента НКВД Кривицкого: «Я пошел прямо к Михаилу Фриновскому, первому заместителю наркома... “Ска­жите, что происходит в стране?” — добивался я от Фриновского. “Это заговор, — ответил Фриновский. — Мы как раз раскрыли гигантский за­говор в армии, такого заговора история еще никогда не знала. Но мы все возьмем под свой контроль, мы их всех возьмем”».

Приведем еще одно воспоминание — Хрущева: «Стала разматывать­ся вся эта штука. Сначала потянули военных, а когда начали таскать сек­ретарей и членов ЦК, тогда просто жутко стало: что же такое получается, как же это так проросли все эти чужие корни? Они опутали весь орга­низм партии, всю страну. Это что-то такое ракообразное, страшное».

Хрущев не сомневался в реальности заговора в армии: «О Вороши­лове тогда военные были очень невысокого мнения. Они его формально принимали, но все считали себя выше него. Так оно, видимо, и было... Арест Тухачевского я очень переживал. Но лучше всех из осужденных я знал Якира... С Тухачевским я не был близко знаком, но относился к нему всегда с уважением... Потом, когда сообщили о судебном процес­се, я... ругал себя: “Как хорошо я к нему относился! Какое же я говно, ничего не видел, а вот Сталин увидел”»[83].

Что же произошло в мае — июне 1937 года? Именно в этом внезапном аресте и расстреле военачальников историки ищут причины Большо­го террора. Начиная с 60-х годов прошлого века, привычно считается, что заговора не было и группа Тухачевского стала жертвой сталинского произвола. Может, да, а может, и нет...

О том, как «разматывалась вся эта штука», арестованный 6 апреля 1939 года Фриновский изложил в отчете новому наркому внутренних дел Лаврентию Павловичу Берии.

Касаясь следственной работы, Фриновский подразделял следова­телей НКВД на три группы: «следователей-колольщиков», «колольщи­ков» и «рядовых» следователей.

Что представляли из себя эти группы и кто они? «“Следователи-колольщики” были подобраны из... скомпрометированных лиц; они бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчай­ший срок добивались “показаний” и умели грамотно, красочно со­ставлять протоколы.

Так как количество сознающихся арестованных изо дня в день воз­растало и нужда в следователях, умеющих составлять протоколы, была большая, так называемые “следователи-колольщики” стали, каждый при себе, создавать группы просто “колольщиков”.

Группа “колольщиков” состояла из технических работников. Люди эти не знали материалов на подследственного, а посылались в Лефор­тово, вызывали арестованного и приступали к его избиению. Избиение продолжалось до того момента, когда подследственный давал согласие на дачу показаний...

Остальной следовательский состав занимался допросом менее серьез­ных арестованных, был предоставлен самому себе, никем не руководился...

Дальнейший процесс следствия заключался в следующем: следова­тель вел допрос и вместо протокола составлял заметки. После несколь­ких таких допросов следователем составлялся черновик протокола, который шел на корректировку начальнику соответствующего отдела, а от него еще неподписанным — на просмотр бывшему народному ко­миссару Ежову, и в редких случаях — мне.

Ежов просматривал протокол, вносил изменения, дополнения. В боль­шинстве арестованные не соглашались с редакцией протокола и заявля­ли, что они на следствии этого не говорили, и отказывались от подписи.

Тогда следователи напоминали арестованному о “колольщиках”, и подследственный подписывал протокол. “Корректировку” и “редакти­рование” протоколов в большинстве случаев Ежов производил не видя в глаза арестованных, а если и видел, то при мимолетных обходах камер или следственных кабинетов...

По-моему, скажу правду, если, обобщая, заявляю, что очень часто показания давали следователи, а не подследственные.

Знало ли об этом руководство наркомата, т. е. я и Ежов? — Знали.

Как реагировали? Честно — никак, а Ежов даже это поощрял. Ни­кто не разбирался — к кому применяется физическое воздействие. А так как большинство из лиц, пользующихся этим методом, были врагами-заговорщиками, то ясно, шли оговоры, брались ложные показания и аре­стовывались и расстреливались оклеветанные врагами из числа арестованных и врагами-следователями невинные люди...»[84]

Фриновскому уже нечего было скрывать, и он дал вполне объектив­ные характеристики своим подчиненным, раскрыл весь процесс про­хождения подследственного от его ареста до приговора суда, решения «тройки» и выстрела в затылок в чекистском расстрельном подвале.

Нужно добавить, что Фриновский подписал директиву НКВД № 434 от 8 августа 1937 года, которая запрещала сообщать эти приговоры и ре­шения расстреливаемым — многие умирали, даже не узнав, за что их во­обще арестовали.

Самого Фриновского его подчиненные относили к «колольщикам» не из последних. Начальник ГУГБ НКВД любил выезжать из Москвы с бригадами работников центрального аппарата для «наведения по­рядка» на местах. В июле 1938 года он отправился на Дальний Восток.

В Иркутстке при посещение местного УНКВД спросил у местного сле­дователя Кочергинского, почему арестованный заведующий транспорт­ным отделом обкома партии не дает показаний. Кочергинский ответил, что принимает для этого все законные меры.

Покрыв молодого следователя матом, Фриновский приказал при­вести арестованного, собственноручно избил его в присутствии Кочер­гинского, получил признательные показания и удовлетворенно заявил: «Вот так в Москве допрашивают»[85].

Фриновский никак не предполагал тогда, что ему самому очень ско­ро придется испытать на себе утвержденную им методику чекистской следственной работы[86].

В сентябре 1938 года Фриновского неожиданно назначили... нар­комом Военно-Морского флота СССР. Его верный соратник Бессонов занял пост помощника начальника штаба Балтийского флота.

О тех странных назначениях адмирал флота Николай Григорье­вич Кузнецов позднее напишет: «Совершенно непонятно было, почему выдвинули именно его (Фриновского) на пост наркома, в момент раз­вернутого строительства большого флота».

Ответ очевиден: для быстрого и эффективного проведения мас­совых арестов среди моряков. Выявление «врагов народа» на флоте, по мнению Сталина, значительно отставало от чистки в армии. Поло­жение следовало исправить.