Тайна сибирских орденов - Александр Антонович Петрушин

Александр Петрушин

ТАЙНА СИБИРСКИХ ОРДЕНОВ

ГЛАВА I

Так уж люди устроены: дорогое на виду не держат. А в лихолетье — прячут. Подальше от проезжих дорог — за околицей, на задворках, на ку­личках. Так когда-то называли поляны посреди болот, заболоченные и заброшенные пашни. По русским поверьям, это были излюбленные обиталища нечистой силы.

Места неприметные, а притягивают. События неяркие, а возбужда­ют. Потому что тайна...

У Антона Павловича Чехова есть рассказ «Счастье» (1887). Сюжет рассказа прост: у широкого степного шляха двое пастухов стерегут ове­чью отару и ведут друг с другом и с прохожими вечерние разговоры о кладах.

Для старого пастуха слово «клад» было синонимом слова «счас­тье». Как и клад, его счастье где-то зарыто и заколдовано, так что к нему не подступиться. Клад — это для крестьянина еще и мечта о новой жиз­ни, то есть не просто личная, а социальная утопия.

«Есть счастье, — говорил старик с горечью, — а что с него толку, если оно в земле зарыто? Так и пропадает добро задаром, без всякой пользы, как полова или овечий помет! А ведь счастья много, так много, парень, что его на всю бы округу хватило, да не видит его ни одна душа! Дождутся люди, что его паны выроют или казна отберет. Паны уж начали курганы копать... Почуяли! Берут их завидки на мужицкое счастье! Казна тоже себе на уме. В законе так писано, что ежели который мужик найдет клад, то чтоб к начальству его представить. Ну, это погоди — не дождешься! Есть квас, да не про вас!»

Представления о том, что клады назначены только бедным людям и простонародью, были широко распространены тогда в России. Клад — это мужицкое счастье. Вот только в руки оно никак не дается. «На своем веку я, признаться, раз десять искал счастья, - сказал старик, конфуз­ливо почесываясь. — На настоящих местах искал, да, знать, попадал все на заговоренные клады. И отец мой искал, и брат искал — ни шута не на­ходили, так и умерли без счастья».

Молодой пастух в конце беседы задал старику важный для себя вопрос: «Дед, а что ты станешь делать с кладом, когда найдешь его?» «Я-то? — усмехнулся старик. — Гм!.. Только бы найти, а то... показал бы я всем кузькину мать...»

Старик не просто не знал, что он будет делать с кладом. Такой воп­рос встал для него впервые и был несущественным, второстепенным. Клад для него — мечта о счастье, поиск, а не результат.

На первый взгляд, человеком, охваченным манией кладоискательства, владеет жажда наживы, стремление разбогатеть. Исключать полно­стью это нельзя. Но не все так просто. Клад — это чудо! Вырваться из при­вычной рутины, обыденности бытия в состояние, где может произойти все, — этого хотели дети и старики, крестьяне и купцы, вельможи и цари. Тратили для этого все свои накопления, рушили семью, шли на престу­пление... И не получали абсолютно ничего взамен. Клад чаще всего ока­зывался недосягаемой мечтой, созданной воображением кладоискателя.

Поиск клада — это не только яркое приключение, связанное с опас­ностью, тайной и криминалом. Это еще и уход от тягостного серого быта, попытка найти в себе силы и таланты, спрятанные глубоко в душе и невостребованные доселе.

Что же такое кладоискательство? Кто-то считает это зависимостью, схожей с алкоголизмом или наркоманией, душевной болезнью.

Богатый херсонский помещик, краевед и кладоискатель В. И. Гошкевич (1860—1928) едко писал в начале XX века: «Как азартный игрок, кладоискатель все сильнее и сильнее втягивается в это занятие и дохо­дит до того, что целью всей своей жизни ставит находку клада. Я ви­дел несчастных людей — хлебопашцев, мастеровых — у которых кладо­искательство составляет манию. О чем бы вы ни заговорили с таким человеком, он рассуждает здраво, но как-то безучастно. А затроньте его больное место — заведите речь о кладах — и вы убедитесь, что пред вами несчастный душевнобольной. Он тогда начинает нести нелепости, тут же придумывает самые невероятные рассказы о скрытых в земле со­кровищах. И не замечает, что лжет самому себе...

Если вы выскажете сомнение в справедливости его рассказов, он пожалеет о вашем глубоком невежестве, а своих убеждений не изменит. Мания эта заразительна, часто под влиянием фантастических рассказов убежденного кладоискателя крестьяне собирались в компании и, друг друга воодушевляя, сообща разрывали курган за курганом».

Массовые разграбления древних захоронений в Сибири относятся уже к XVII веку. Чиновники оттуда сообщали в Москву в 1669 году: «В То­больском уезде около реки Исети во окружности оной русские люди в татарских могилах или кладбищах выкапывают золотые или серебря­ные всякие вещи и посуду».

В конце XVII — начале XVIII века в «Чертежной книге Сиби­ри, составленной тобольским сыном боярским Семеном Ремезовым в 1701 году» собрано немало сведений об археологических памятниках Сибири: про «древние чюдские и кучумовские жилья, мольбища, кре­пости и курганы». Так что на его картах означены и пустые городки, и древние развалины.

Люд в Сибирь той поры шел разношерстный и рисковый. Обнищав­шие гулевые люди открыли здесь новый массовый промысел — раскоп­ки «бугров», то есть древних курганов Сибири, где в захоронениях давно ушедших народов встречались изделия из золота, серебра, брон­зы, меди, железа. Хорошо организованные и подготовленные артели «бугровщиков» уходили на грабеж