Метафизика столицы. В двух книгах: Две Москвы. Облюбование Москвы - Рустам Эврикович Рахматуллин

Для нашей темы важно, что в Лефортовском дворце родилась русская куртуазия. Первый выход русских женщин в свет был выходом в Лефортовский дворец.

Лефортовский дворец. Главный корпус. Графическая реконструкция В. А. Тимина

Анна Монс

А первой русской куртуазной дамой стала немка Анна Монс.

Внове был завод государем любовницы. Внове были их общие выходы в свет. Внове было их открытое сожительство в особом доме.

Как отметка на карте, дом Анны Монс в Немецкой слободе задавал вектор не только личных, но и политических стремлений государя. Вектор, когда-то заданный палатами Матвеева, продлился дальше на восток. А местный восток был трактован как дальний Запад.

До советских лет Москва считала домом Анны Монс палаты XVIII века у Елоховского храма (Елоховская улица, 16). Но это место за чертой Немецкой слободы, в бывшем селе Елохове, как раз скрывавшем, заслонявшем слободу от царской Покровской дороги. В XIX столетии расширенные палаты были стилизованы под старину. Если предположить, что архитектор и владелец вдохновлялись преданием об Анне Монс, то непонятно, почему был стилизован русский, не «немецкий» дом.

«Палаты Анны Монс» на фото 1967 года

Теперь, и тоже без документальных оснований, домом Анны считаются палаты XVII века в самом центре бывшей слободы, рядом с Лефортовским дворцом (Старокирочный переулок, 6, во дворе). Кстати, палаты стояли между Петропавловскими кирхой и костелом, основанными при царе Петре (не существуют).

Это действительно богатые палаты с белокаменным декором 1690-х годов. Увы, по документам их история прослеживается лишь с 1706 года, когда владельцем выступает царский доктор ван дер Гульст. К тому времени Петр уже расстался с Анной.

Год их расставания, 1703-й, символичен, как была символична встреча. Год основания Санкт-Питербурха, этого преемника Немецкой слободы. Роман Петра и Анны равняется его роману со слободой.

Евдокия Лопухина

Проклятия царицы Евдокии Немецкой слободе предвосхищают ее же знаменитое проклятие Санкт-Питербурху, которому «быть пусту». В сущности, это одно и то же проклятие. Отвергая Кукуй и яузскую куртуазию, царица Евдокия говорила как кремлевская Москва, как старая Россия. Царица была душой России и Москвы, лицом традиции.

Ни прежде, ни потом русская государыня не олицетворяла землю и столицу так явно и так полно. Развод Петра, постриг и ссылка Евдокии знаменуют оставление царем старой Москвы и русской старины вообще.

Петр I и царица Евдокия. Из «Книги любви знак в честен брак» Кариона Истомина, 1689

Палаты Лопухиных. Дворовый и боковой фасады. Фото М. Коробовой

Для ссылки монахини Елены был назначен суздальский Покровский монастырь. Петр явно строил аналогию с историей Соломонии Сабуровой. Однако аналогия не строится. Не только потому, что в той истории лицом Москвы остался государь, Василий III. Но и потому, что Евдокия подарила Петру наследника. Настаивать на аналогии с Сабуровой значит заранее лишать царевича наследства и выставлять его разбойником, петровским Кудеяром.

Лопухинские палаты

Брак царя с Евдокией был традиционен во всех смыслах, включая топографический: палаты царского тестя, боярина Федора Авраамовича Лопухина, сохранились в Занеглименье, хотя и не в виду Кремля (Малый Знаменский переулок, 3). На поздней глади стены проступают древние наличники, а дворовый фасад целиком восстановлен на XVII век.

Богатство дома – памятник придворному счастью царского тестя; но счастье переменчиво. Фортуна Анны Монс, постриг и ссылка Евдокии, новый, невенчанный сначала брак царя с Екатериной и двусмысленное положение царевича повертывали лопухинские палаты спиной к Петру, Петра – спиной к палатам. В глазах царя они являли образ и средоточие всего старомосковского, гнездом воображаемых или действительных интриг.

Если по старине, то следующий их хозяин, брат царицы Авраам Федорович Лопухин, мог бы рассчитывать на первые места в правительстве царевича. Но Алексей будет убит своим отцом, а гордый Лопухин взойдет на эшафот.

Его палаты помещаются у средоточия былой опричнины, у Колымажного двора. Однако старомосковская фронда против Петра есть земская, а не опричная. Фронда вообще есть земское, в особенности аристократическое дело. Парадокс всякой опричнины именно в том, что царь присваивает фронду себе, запутывая и разоружая аристократию.

Кроме того, земская фронда против Петра не могла быть противокремлевской. Вот и постановке лопухинского дома нет ничего вызывающего. Кремль и Арбат вместе стояли против всешутейшей и всепьянейшей Яузы с Кукуем. Оставляя Москву, царь оставлял не только Кремль, но и Арбат. Всю огражденную Москву, давно включившую Арбат в свою черту. Но грозненский принцип опричнины как загорода против огражденной земщины (при Грозном – против Кремля и Китая, огражденных стенами) был соблюден. Приросшему кругами городу противостало загородье Яузы.

А после Петербург.

А. Ф. Зубов. Панорама Петербурга. 1716. Фрагмент. На корме – Петр и Екатерина (предположительно)

Личная печать Петра I. Прорись

Галатея

Личной эмблемой Петра, темой его печати и штандарта был Пигмалион, царь-скульптор. «Россиа вся есть статуа твоя, изрядным майстерством от тебе переделанная, что и в твоей емблеме неложно изобразуется», – разъяснял Петру идеолог эпохи архиепископ Феофан Прокопович. Печать Петра изображает коронованного государя, высекающего коронованную женщину со скипетром и державой. Галатея здесь Россия и царица одновременно.

При погребении Петра знамя с Пигмалионом и Галатеей следовало сразу за адмиралтейским, то есть Андреевским, штандартом и гербовыми знаменами.

Лопухина, конечно, значила Петру Россию старую, не переделанную. Галатеей нашего Пигмалиона стала в его глазах лифляндская крестьянка Марта Скавронская – Екатерина I.

По меньшей мере новый брак Петра символизировал завоевание Прибалтики. И сам характер этого завоевания: Екатерина побывала трофеем нескольких полководцев.

Глава VII. На возврате

Петр II

С Петром II в Москву вернулись и столица, и царица Евдокия, освобожденная из Шлиссельбурга. Юный сын убитого царевича вернул Лопухиным палаты у Колымажного двора.

Царица Евдокия поселилась в Новодевичьем монастыре, в палатах у Передних ворот. Обиход ее последних дней был, вероятно, царственным, так что ведущие к монастырю дороги стали Царицынскими улицами (ныне Пироговские).

Краткое возвращение двора в Москву оказалось возвращением на Яузу, не в Кремль. Столичность на возврате ступала в собственный след. И значит, просто пятилась.

Петр II на гравированном портрете Х.-А. Вортмана. 1729

Впрочем, для императора Петра II, как и для его преемников на троне, Яуза была лишь ближней резиденцией, вскоре вошедшей в черту старой столицы.