Сергей Щепотьев - Краткий конспект истории английской литературы и литературы США
Советский исследователь творчества Хемингуэя и, по мнению самого писателя, лучший из его переводчиков Иван Кашкин писал: «В самой композиции книги подчеркнута очистительная функция природы и общения с народом: после ресторанного чада в Париже — поездка в Бургете на ловлю форели, после появления в Памплоне спившейся свиты Бретт — картина фиесты, этого самозабвенного народного празднества...»
Наконец, оптимизм романа — в том, что Джейк Барнс — человек дела, он журналист, и это в его жизни — главное, это его спасает от жизненного краха.
В следующем романе — «Прощай, оружие!» (1929) — Хемингуэй возвращается к изображению жуткой военной мясорубки, формировавшей «потерянное поколение», а точнее — ломавшей, коверкавшей судьбы и души этих людей. Именно через ее воздействие на духовный мир героев показана война. Американец Фредерик Генри, добровольцем ушедший на фронт, дезертирует из итальянской армии, «заключает сепаратный мир», не желая даже дать себе отчет, почему стал солдатом («Не знаю. По глупости, наверно») и почему впредь не намерен быть связанным с бесчеловечной бойней:
«Я создан не для того, чтобы думать. Я создан для того, чтобы есть. Да, черт возьми. Есть, и пить, и спать с Кэтрин».
За кажущимся цинизмом этих слов стоит простая человеческая сущность жизни. Любовь Кэтрин Баркли и лейтенанта Генри противостоит неумолимой жестокости войны. «Ведь мы с тобой одни против всего мира», — говорит Кэтрин Фредерику. Смерть женщины и ребенка во время родов — финал романа — усиливает его трагическую тональность. Автор никак не раскрывает внутреннего состояния своего героя, от лица которого ведется рассказ. Безысходность его положения ясна без лишних слов. Лаконичный финал романа родился не сразу: Хемингуэй переписывал его тридцать девять раз. Но совершенно ясна мысль писателя: со смертью Кэтрин умерла и душа лейтенанта Генри, и это логичное разрешение его рассказа о человеке на войне.
Интересно, что это краткое, словно на полуслове оборванное, окончание книги вызывает дискуссии литературоведов и поныне.
«В опубликованном варианте финала трагизм судьбы лейтенанта Генри не описан, а воссоздан в тончайших нюансах его переживаний, — пишет Я. Засурский. — Этот вариант финала <...> органически входит в ткань романа».
Итальянец Умберто Росси, автор любопытного исследования об окончаниях произведений, посвященных Первой мировой войне, в 1995 г. опубликованного в ежегоднике «Krieg und Literatur» (Оснабрюк, Германия), считает: «Уход Фредерика от напоминающего статую тела Кэтрин сюжетно воплощает прощание писателя с романом и своей музой (еще одной напоминающей статую фигурой). Крах, которым отмечена история Фредерика — его усилия избежать смерти (война, резня при Капоретто, бойня, устроенная военной полицией) устремлением навстречу жизни (Кэтрин, ее материнство, Швейцария), — совпадает с завершением повествования. Окончание романа — на смертном одре. Живое тело романа быстро остывает, превращаясь в хладный труп. Можно сказать также, что растерянность и бегство Фредерика из места скорби — это повторение финала, еще один способ сказать: все кончено.
Правда, мы можем спросить себя, действительно ли это свидетельство краха. Фредерик потерял любимую женщину и ребенка, но, по крайней мере, не утратил себя, то есть, все, что у него было всегда (и будет в остальном литературном творчестве Хемингуэя): в конце концов, финал довольно приемлемый».
Росси не согласен с Томасом Дж. Уолшем, который в работе «Американская военная литература» (1982) писал: «Арена войны доказывает <Фредерику Генри>, что отцовство, женитьба и возможность семейной жизни задушены при рождении, подобно его сыну <...>, и никакие институты — ни общественные, ни личные — не могут дать убежища от сильных социальных и культурных потрясений».
«Что касается романной формы, — утверждает Росси, — решение, принятое Хемингуэем относительно финала „Прощай, оружие!“, вовсе не кажется нам разрушительным».
Возможность многообразия трактовок — следствие особого, сжатого стиля Хемингуэя, несущего в себе мощный подтекст.
Что касается идеи, которую сам автор вложил в свой знаменитый роман, то спустя два десятилетия в предисловии к очередному изданию книги Хемингуэй написал: «Я считаю, что все, кто наживается на войне и кто способствует ее разжиганию, должны быть расстреляны в первый же день военных действий доверенными представителями честных граждан своей страны, которых те посылают сражаться».
Книга имела в Америке небывалый успех. Несмотря на биржевой крах, потрясший страну, за три первые недели было продано 28 тысяч экземпляров романа.
Первая половина 30-х годов была для Хемингуэя периодом мучительного духовного кризиса, поиска истинно своей эстетической платформы. Писатель путешествует по Испании и Африке. Результатом этих раздумий и путешествий стали книги. Свидетель более полутора тысяч коррид, Хемингуэй пишет «Смерть после полудня» (1932) — своеобразный трактат о бое быков с массой философских авторских отступлений. «Зеленые холмы Африки» (1935) — книга о сафари, африканской охоте — тоже исполнена философских раздумий, порою весьма пессимистических. Эту книгу он тоже переписывал — трижды — и сокращал, тем временем размышляя о писательском назначении и вынашивая замысел одного из самых сильных своих рассказов — «Снега Килиманджаро» (1936).
Герой рассказа писатель Гарри охотится в Африке со своей богатой женой. Случайная царапина стала причиной гангрены. Без медицинской помощи Гарри обречен. Умирая, он вспоминает свою жизнь и анализирует ее. Проблема отношений писателя и общества, писателя и денег, таланта и мишурного блеска славы рассмотрены Хемингуэем пристально, и выводы горьки и беспощадны. Он писал и о себе, и о своих собратьях по перу — таких, например, как Ф. С. Фицджеральд. О работе и честолюбии, о планах, которым не суждено было воплотиться из-за пьянства и лени, о презрении к самому себе...
Название рассказа — от эпиграфа, в котором сообщается о леопарде, замерзший труп которого был найден на западном пике Килиманджаро. «Что понадобилось леопарду на такой высоте — никто не может объяснить», — заключает писатель.
Как, в самом деле, трактовать такую притчу? Вероятно, как необъяснимое для обывателя стремление к недосягаемым высотам жизни и творчества. Или как подвиг преодоления. Или как нежелание гордого Божьего создания даже после смерти стать добычей — трусливых гиен, шакалов и грифов...
Если бы кому удалось дать однозначный ответ на этот вопрос, то был бы гений — или простак...
В следующем году появляется на свет новый роман Хемингуэя, «Иметь и не иметь». С первых же страниц мы погружаемся в атмосферу нечистого бизнеса, подозрительных сделок, грабежей, убийств. Гангстеризм словно пропитал воздух повествования. Обманутый богатым туристом рыбак Гарри Морган не в состоянии купить новую снасть вместо украденной и становится контрабандистом. В перестрелке с таможней он лишается правой руки. Лодка его конфискована. Чтобы заработать, он берется переправить через пролив кубинских террористов, ограбивших банк. Отважный, предприимчивый, энергичный Морган вызывает симпатию. Он не только убивает, когда это необходимо, но и спасает китайцев-рабочих, которым грозит смерть. Морган презирает ветеранов войны, вынужденных в условиях кризиса за нищенскую плату работать на островах и рифах (мотив статьи «Кто убил ветеранов войны во Флориде?», написанной Хемингуэем в 1935 г.): «Я не стану рыть канавы для правительства за гроши, которых не хватит, чтобы прокормить детей... Я не знаю, кто выдумывает законы, но я знаю, что нет такого закона, чтобы человек голодал».
Однако, идя на преступления, он сам уготовил себе гибель: одно насилие порождает другое. Умирая, Гарри Морган осознает безнадежность выбранного пути: «Человек один не может ни черта», — заключает он.
«Ему потребовалось много времени, чтоб он узнал это. Ему потребовалась вся жизнь, чтоб он это понял», — резюмирует Хемингуэй.
Эти слова были написаны в Испании, где писатель стал восторженным свидетелем революционного единства народа. Где писал он свои очерки и репортажи, где работал с выдающимся голландским режиссером-документалистом Йорисом Ивенсом над картиной «Испанская земля» и своей пьесой «Пятая колонна» (1938) — о работе революционной контрразведки.
Крупнейшим произведением этого периода стал роман «По ком звонит колокол» (1940).
Гуманистическую направленность романа выражает эпиграф из английского поэта XVII века Джона Донна:
«Нет человека, который был бы, как Остров, сам по себе. Каждый человек есть часть Материка <...> Смерть каждого Человека умаляет и меня, потому что я един со всем человечеством. А потому никогда не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе».
