Сара Бауэр - Грехи дома Борджа
– Освещение плохое, – сказала я.
– На обед подавали пудинг с кровью, – произнесла мадонна, и от воспоминания ее снова затошнило.
Только Катеринелла продолжала молчать. Вероятно, несмотря на лихорадку, она все равно не видела угрозы в черном цвете. Дона Лукреция откинулась на подушки; из-под кружевного чепца, прилипшего ко лбу, выбились мокрые пряди волос.
– Я пошлю Катеринеллу за лекарем, – проговорила я. – Не может быть, чтобы все они заболели.
– Лучше бы привести священника. – По бледным, припухшим щекам мадонны потекли слезы. – Надо же, чтобы все так закончилось, – пожаловалась она, слегка подвывая.
Это Чезаре виноват, в ярости подумала я, а потом, еще больше разозлившись, задалась вопросом, почему, что бы ни произошло, обязательно замешан он. Не захвати он Урбино, мы до сих пор жили бы в Бельфьоре, в полной безопасности. Убирая таз и предлагая мадонне глоток воды, который она тут же вернула, я уже не знала, люблю ли я его или ненавижу, и вообще, есть ли между этими чувствами разница.
– Ступай! – крикнула я Катеринелле. – Приведи лекаря.
– Но мадам говорит…
– Не нужен ей священник. Не все умирают.
Однако, когда рабыня ушла, поскрипывая босыми ногами по натертому деревянному полу, мадонна спросила:
– Со мной все кончено, Виоланта?
– Нет, мадонна, конечно, нет… – Но ее твердый и неподвижный взгляд, в котором угасала надежда, заставил меня замолчать. – Не знаю, – призналась я.
– Посмотри под кроватью. Там стоит сундучок. Дай его мне.
Я знала, о чем она говорит. Это была небольшая коробка, обитая потертой кожей, с медными насечками, запиравшаяся на ключ, который мадонна носила на цепочке. Я вытянула сундучок из-под кровати и аккуратно положила на колени донне Лукреции. Цепочка с ключом запуталась у нее в волосах, но она отказалась от моей помощи. Никто, кроме нее, не дотрагивался до ключа. С тихим торжествующим возгласом она высвободила цепочку, сняла с шеи и открыла замок. Я надеялась, что маска безразличия, которую мы, придворные дамы, обязаны носить в любое время, не исчезла, но меня охватило неприличное любопытство. Что в сундучке? Любовные письма? Тайный запас золота или бриллиантов? Пиала с ядом в качестве последнего средства?
В первый момент мне показалось, что сундучок пуст, но когда свет от свечи проник под выпуклую крышку, я увидела маленькую филигранную шкатулку, ту самую, что была с мадонной в ночь после нашего визита в темницу Уго и Паризины. Я невольно бросила взгляд на потолок, стараясь различить съемную панель, но ничего не увидела, ни щелки, даже если она действительно там была. Вынув шкатулку из сундучка, мадонна подержала на ладонях и улыбнулась, словно спутанная, перекрученная проволока хранила в себе какое-то драгоценное воспоминание.
– Помнишь, что я тебе говорила, Виоланта? Если я умру, ты должна передать это Чезаре с моей… – голос ее дрогнул, она запнулась и продолжила: – С моей любовью и сестринским долгом.
Я попыталась придумать предлог, чтобы узнать, почему это так важно для нее, но на ум ничего не пришло. Вернулась Катеринелла, приведя с собой одного из лекарей дона Альфонсо – сонного, встрепанного и напуганного. Наверное, кроме сифилиса, ничего другого он не знает, подумала я, возненавидев его за то, что не дал мне удовлетворить любопытство. Заодно возненавидела и себя за это самое любопытство.
Видимо, донна Лукреция, ослабленная беременностью и выхаживанием Анджелы, уже не могла выдержать этот последний удар, но дон Альфонсо вознамерился предпринять все усилия, чтобы спасти ее. С Анджелой я приобрела репутацию целительницы, поэтому теперь дон Альфонсо приказал мне оставаться с мадонной день и ночь. К тому же, надо полагать, мною можно было пренебречь как бывшей иудейкой. Сам дон Альфонсо устроил себе ложе в гардеробной жены, откуда его можно было легко вызвать ночью в случае малейшего изменения ее состояния. А днем он старался проводить с женой как можно больше времени, насколько позволяли его обязанности. Дон Альфонсо неизменно присутствовал, когда она принимала пищу; несмотря на то что я лично готовила для больной куриный бульон и ячменную кашу над жаровней в гардеробной, тем более что она все равно ничего не могла удержать, кроме одного-двух глотков воды, он продолжал подозревать отравление. Просто выдавал желаемое за действительное; даже яд был предпочтительнее лихорадки.
Когда новость разлетелась по дворцу, начали собираться стервятники: послы других государств, с цепкими взглядами и загадочными улыбками; художники, поэты и музыканты, пользовавшиеся покровительством мадонны, которым нужно было кормить семьи; купцы, бравшие с нее втридорога за атлас и мыло; священники и лекари, взиравшие друг на друга из противоположных углов комнаты, каждый в своем убеждении, что его профессия важнее. Здесь находился Джан Лука Поцци, герцог Эрколе когда-то посылал его в Рим устраивать брак мадонны; с тех пор он так и остался вынюхивать вокруг нее в надежде заручиться поддержкой дочери Папы Римского и получить кардинальскую шапочку в обмен на положительные – или хотя бы невраждебные – отчеты о ней, которые он высылал хозяину. А в укромном уголке, поблескивая глазами, как кошка в темноте, затаился Франческо Троче, человек, известный как посредник понтифика. Время от времени он шепотом бросал какую-то фразу на каталанском своему сподвижнику, Франсеску Ремолинсу. Тот привез из Урбино известие о падении Камерино под натиском войск Чезаре. Повелители Камерино тоже были связаны родственными узами с родом Эсте.
Явилась и семья: герцог в сопровождении сестры Осанны и стайки его любимиц-монахинь, которые рыдали, рвали на себе одежды и заверяли его милость, что случится чудо и его нерожденный внук не пострадает. Ферранте принес с собой сплетни и сборники стихов. Всплакнул на моем плече. Даже Сигизмондо решил навестить невестку и заверить ее, что лихорадка – очередной заговор крыс, но он справится с этой напастью. Он принес труп одной из злодеек, вымочив в рассоле и обмотав тонким муслином в подтверждение того, что победа близка. Я выставила его вместе с добычей, вздохнув с облегчением, что наша кухня расположена внизу башни Маркесана.
Епископ Венозы, любимый лекарь Его Святейшества, прошел сквозь толпу, как Моисей, перед которым расступилось Красное море. Он прошествовал в спальню, а потом оттуда в сопровождении семенящих сзади помощников, нагруженных мисками и подносами с чашками и банками. Стоило ему появиться в дверях, как все лица тотчас поворачивались к нему с выражением ожидания, терпения, тревоги, любопытства и внимания, а он взирал на них торжественно и высокомерно. Каждый раз, когда дверь опять за ним закрывалась, толпа возобновляла пересуды, теряясь в догадках и домыслах. Это перешептывание напоминало вздохи демонов, обитающих в эфире.
Однажды днем, когда мадонне стало чуть лучше, я отправилась к себе, чтобы отдохнуть и переодеться, а вернувшись, обнаружила, что толпа перед ее покоями разошлась и теперь службу у дверей спальни несет Микелотто да Корелла.
– Ну-ну, – сказал он, наклеивая на свою рябую физиономию подобие улыбки. – Маленькая иудейка. Симпатичная награда для моего господина.
– Он здесь?
У меня перехватило дыхание. Пол закачался и стал уходить из-под ног, словно палуба на корабле. Микелотто кивнул. Я чуть не бросилась его целовать, хотя от него несло чесноком и прогорклым маслом и зубы у него были как у старой лошади.
– Но его нельзя беспокоить. – Микелотто расправил плечи и нарочито поднес правую руку к эфесу меча.
– Донна Лукреция будет меня искать. – Я приказала сердцу успокоиться, но оно не послушалось. – Я ее выхаживаю, знаете ли.
– Только не сейчас, – усмехнулся Микелотто. – Подождешь здесь, пока за тобой не пошлют. Кстати, я бы выпил вина, прежде чем ты устроишься с удобствами. И съел чего-нибудь. Мы почти добрались до Милана, когда он решил завернуть сюда. Мы ни разу не останавливались даже сменить лошадей.
– Съестного у нас очень мало. С тех пор как началась лихорадка, город на осадном положении. Вам еще повезло, что вас пустили в ворота.
– Но мы ведь госпитальеры, видишь? – Он показал на белый крест, украшавший его рыцарский плащ. – Мы приходим на помощь больным.
Чезаре, подумала я, чуть не лопаясь от радости, способен из всего сделать шутку.
– Посмотрю, что смогу найти на нашей кухне. Но дальше не пойду, учтите.
– Боишься, что он опять удерет от тебя? Привыкай к этому, девушка.
– Не хочу уходить далеко от госпожи. Вдруг я ей понадоблюсь.
– Приведи Тореллу, Микелотто. Живо. – Голос Чезаре, мелодичный и сильный, с легким испанским акцентом.
Не так я представляла нашу встречу. Хорошо хоть, сорочка на мне была чистая и волосы расчесаны. Я присела в реверансе и ждала, устремив взгляд в пол, что Чезаре обратится ко мне.
– Виоланта, слава богу. Идем со мной. – Ни приветствия, ни удивления; можно подумать, мы расстались только вчера.
