Элоиза Джеймс - Три недели с леди Икс
– Сдается, пора нам познакомиться поближе, Флеминг. Определенно велю выгравировать мой герб на серебре в неопределенном будущем!
– Как соблаговолите, сударь, – ответил дворецкий и глазом не моргнув. Взяв у господина блюдо, он передал его лакею, который хвостиком ходил за ним повсюду. – Отнесите это в мой буфет, Стивенс.
– Но зачем?
– Мы трогали серебро руками, поэтому прежде чем использовать блюдо, его необходимо протереть до блеска.
Торн стремительно терял интерес к серебру.
– Плевать мне, как оно сверкает, если на нем нет еды!
– Я так и подумал, сэр, когда вы расплачивались с господами Ханнэмом и Кроучем, которые даже не соизволили прислать вам опись того, что вы у них приобрели. – Флеминг слегка скривился, и Торн почувствовал, что они с дворецким прекрасно поладят.
– А известно ли тебе, что я бастард? У моего лондонского дворецкого это обстоятельство вызывало столь жестокое несварение желудка, что он в конце концов предпочел покинуть меня ради спасения своей бессмертной души.
– Я тоже «случайный ребенок» – так это называется у нас, в горной Шотландии, – спокойно отвечал Флеминг.
– Как это она ухитрилась тебя найти? – расхохотался Торн.
– Я служил сперва у маркиза Пестла, а в последнее время был старшим лакеем у герцога Вилльерза.
– Так она похитила тебя у моего отца?
– Леди Ксенобию все прекрасно знают. И если кому-то приходит в голову пересмотреть штат своей прислуги, он надеется – или, вернее, молит небо о том, чтобы она нанесла ему визит. Я познакомился с ней два года назад, и тогда она беседовала с каждым из герцогских слуг без исключения. И не забыла высказанного мной пожелания стать когда-нибудь дворецким.
– Неужели она всегда беседует со всеми слугами? Без исключения?
Флеминг кивнул:
– Да, от дворецкого до прислуги в буфетной. Сами понимаете: она знает о прислуге все.
…Да она поистине гениальна, эта женщина!
Когда Торн вошел в библиотеку, у него перед глазами стоял образ полусонной Индии. Он всегда полагал, что женщины надевают на ночь белую фланелевую рубашку с тонкой полосочкой кружев у ворота и на рукавах. Чтобы быть надежно прикрытыми…
На Индии же была бледно-голубая шелковая рубашка. Украшенная изрядным количеством кружев, которые все равно не могли скрыть всего богатства ее тела…
Но тут за окнами послышался скрип колес экипажа, прервав столь занятные размышления Торна, и он вышел, чтобы встретить Роуз. Девочка выбралась из экипажа, прижимая к груди Антигону. Выглядела она не слишком уверенно. Наверное, следовало Торну сопровождать малышку, несмотря на то что при ней были Твинк и Клара…
Торн протянул к ней руки:
– Роуз!
Личико ее было напряженно и сосредоточенно, но она не спешила. Торн терпеливо ждал. Наконец она засеменила к нему, и он подхватил ее на руки.
– Ну, как поживает моя девочка?
– Я не твоя девочка, – объявила она со столь свойственной ей прямотой.
– Еще как моя! Потому что таково было желание твоего папы.
– Ну…
Роуз, кажется, он не слишком-то убедил. У Торна никогда не было проблем с тем, чтобы завоевать симпатию женщины, однако с Роуз коса нашла на камень. Малышка вела себя отстраненно, невзирая на все попытки Торна очаровать ее.
– Сейчас мы отправимся вот в тот маленький домик, – весело сказал Торн, в душе ненавидя себя за это.
Да, он осознавал необходимость скрывать существование Роуз до времени, но все в нем протестовало. Словно девочка – это нечто стыдное, нечто непристойное… Словно она – незаконнорожденное дитя, хотя родилась Роуз в освященном церковью браке.
Но когда он поведал наедине Летиции об истории Роуз и об этом проклятом вдовьем домике, девушка тотчас закивала.
– Моя мама… очень сложный человек, – одними губами прошептала Летиция.
И Торн тотчас понял все, чего она недоговорила: Летицию срочно нужно спасать, и в роли спасителя выступит он. Ибо более некому…
– А где леди Ксенобия? – спросила вдруг Роуз.
– Думаю, она в доме. Ты хочешь с ней поздороваться?
Роуз закивала словно китайский болванчик:
– Да-да-да! Я знаю, ей будет интересно, сколько всего нового выучила Антигона!
Торн взглянул на Флеминга.
– Леди Ксенобия непременно присоединится к нам – она придет прямо в домик вдовы, мисс Роуз, – серьезно, словно обращаясь к взрослой, сказал дворецкий.
Глава 16
Мисс Летиция Рейнзфорд надзирала за горничной матери, покуда та паковала багаж госпожи для отправки в Старберри-Корт. И дело было вовсе не в том, что Абигейл нуждалась в надзоре – мать решительно на этом настояла, а Лала усвоила давным-давно: проще сделать так, как хочет мама, чем пытаться воспротивиться.
– Осторожней с этим платьем! – крикнула леди Рейнзфорд с софы, где она томно возлежала. – У него на манжетах валансьенские кружева!
Абигейл сие обстоятельство было прекрасно известно, и она всегда действовала весьма аккуратно. Но матушка Летиции обожала поговорить о своих сокровищах – вряд ли меньше, чем о всевозможных немощах. Но Лала тоже имела тайную страсть: делать ядовитые и в высшей степени язвительные, пусть и безмолвные, замечания ей вслед…
Лала знала, что это грешно. Поэтому кивнула:
– Да, мама.
И принялась безмолвно наблюдать за тем, как бедная Абигейл тщательно заворачивает платье в белоснежный шелк, чтобы драгоценные кружева, не дай бог, не помялись и не утратили формы…
– Ах, я до сих пор не уверена, стоит ли нам ехать, – брюзжала леди Рейнзфорд. – Ведь этот Торн – самый настоящий ублюдок, если называть вещи своими именами! Моя дочь выходит замуж за дитя греха! Кто бы мог подумать! И могла ли я даже вообразить себе такое, когда в свое время, будучи первой красавицей в свете, приняла предложение руки и сердца от твоего отца?
– Но мистер Дотри – родной сын герцога Вилльерза, – осмелилась произнести Лала.
Впрочем, она говорила матери об этом раз десять, не меньше.
– Положа руку на сердце, герцог столь же скандален, как и все его потомство. – Леди Рейнзфорд театральным жестом воздела руку к небу, а затем бессильно уронила ее.
Она с самого утра щедро намазала лицо кашицей из огурца и глины, которая, согласно рецепту, гарантировала полное избавление от морщин. Подсохнув, маска начала трескаться, и теперь лицо леди напоминало дно пересохшего пруда…
– Твоего отца, должно быть, до глубины души возмущает перспектива отдать дочь за отпрыска столь аморального типа, как этот Вилльерз… не говоря уж о том, что твой, с позволения сказать, жених – незаконнорожденный!
Абигейл тем временем тщательно упаковала драгоценное платье и уже убирала его в сундук.
– Папа весьма впечатлился состоянием мистера Дотри, – напомнила матери Лала. В разговоре с матушкой она регулярно повторяла два слова: «герцог» и «богатство».
Правда, о многом ином Лала предпочитала не заговаривать: в частности, о том, что прежде никто не рассматривал ее иначе как «смазливую мордашку». А некоторые так просто именовали ее тупицей… И о том, что ее отец спит и видит, как бы запустить руку в мошну Дотри. Как и о том, что ему нужно как можно скорее сбыть дочь с рук, чтобы не оплачивать ее очередной сезон в свете…
По сути дела, матушка должна была бы ноги целовать этому Дотри! То, что Лала повстречала его, – это сущее чудо, учитывая то, что он обычно игнорировал светские мероприятия. Он никогда не видел, как она запинается во время беседы, как пытается найти нужные слова, как силится сказать что-нибудь умное, забавное – и терпит крах… Как только она пыталась что-то сказать, у нее перехватывало горло, кровь приливала к щекам…
Однако мистеру Дотри, похоже, не важно было, насколько она умна, что сильно упрощало дело. К тому же он сам был настолько интересен, что Лала с изумлением поняла: она с превеликим удовольствием слушает его речи.
Да, если бы у нее было право свободного выбора, она предпочла бы иного мужчину. Ей нравился иной тип, не такой откровенно мужественный, не столь агрессивный. Еще за два года до ее дебютного бала Летиция была очарована их викарием – у него было узкое интеллигентное лицо, к тому же он был абсолютно лыс. И девушка стала посещать церковь столь усердно, что матушка начала дразнить ее «богомолкой».
– Ну да, этот Дотри богат, – сварливо произнесла матушка. – Но кто бы мог подумать, что я – я! – вынуждена буду продать дочь, словно невольницу, какому-то ублюдку, пусть и денежному мешку? О-о-о, мои изумительные дочери заслуживают иной участи – того, чтобы, явившись в свете, тотчас стяжать самых достойных женихов!
– Но у Марии уже четыре превосходных предложения! – напомнила матери Лала, звоня в колокольчик, чтобы позвать лакеев, которые отнесли бы поклажу в экипаж.
На лице матери, щедро обмазанном глиной, мелькнула улыбка – и глина пошла трещинами.
– О да, Мария – поистине красавица! Какой у нее выдался восхитительный сезон! В свете только и говорили что о ней и даже делали ставки, гадая, чье предложение она примет…
