Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви
Кэрол, как будто ее укусило насекомое, вскочила со стула. Она схватила со стола чистый лист бумаги и, размахивая им, двинулась на Гранта.
— Тогда есть одна вещь, которую ты можешь для меня сделать, если захочешь. Поскольку ты мне ее должен. Я хочу, чтобы ты написал заявление, посвящение к новой пьесе, где говорилось бы, как много я тебе помогла в работе над ней. Поскольку я, может, никогда больше тебя не увижу, то лучше получить это сейчас. У тебя ведь как: с глаз долой — из сердца вон. И не говори, что этого ты мне не должен.
Грант с трудом поверил своим ушам. Его последняя пьеса, его «Я ее никогда не покину», она над ней вообще не «работала», едва ли даже читала целиком, она ее открыто ненавидела, да и было за что, ведь совершенно ясно, что писал он о ней, о себе, о Ханте. Даже если бы она «работала», прямо просить о…
— Ты этого хочешь, так? — тихо спросил он. — Ты только этого хочешь? — Он взял лист и пошел к пишущей машинке, стоявшей на столе в другом конце комнаты. Даже не присаживаясь, заправил два листа бумаги и копирку и отпечатал посвящение, практически то же самое, что он написал много лет тому назад, искренне посвящая свою первую пьесу ей и Ханту. Это заняло не более тридцати секунд.
— Черт, это просто, — сказал он, бросив ей копию; она вновь сидела на стуле у окна. Затем, сложив оригинал и положив его в карман рубашки, он повернулся к Дугу.
— Ну, Дуг, — Дуг встал со стула. — Пошли, — сказал Грант. — Давай уходить.
— Ну, как славно! — услышал он за спиной удивленный голос Кэрол. — Это очень славно! — Когда он обернулся, то увидел слезы в ее глазах. — Я и не думала, что ты и впрямь так о нас думаешь сейчас! Очень мило! Посмотри, Дуг! — Грант с трудом мог поверить, что она не иронизирует, но она и вправду была серьезна. Она так и думала. Она не видела разницы!
Дуг изучил листок и вернул ей.
— Да, — коротко ответил он. — Славно.
— Я отправлю его Полю Гибсону по дороге в город, — тихо произнес Грант.
— Слушайте, у меня есть идея, — со страстной улыбкой сказала Кэрол. — Потрясающая идея! Почему бы нам втроем не полететь в Кингстон. Все равно через несколько дней Ханту нужно возвращаться на работу, а Дугу сейчас делать нечего. Дуг и я полетим с тобой в Кингстон и устроим настоящие каникулы. Нас только трое. Три мушкетера из Группы Маленького Театра Хант Хиллз. Думаю, это потрясающе.
— Я хочу лететь один, — ответил Грант.
— Почему? Днем мы будем выходить с тобой на лодке, ты можешь нырять. По вечерам будем есть и гулять, поедем в Порт Ройаль, в другие места, посмотрим всю эту историческую дребедень. Весело будет!
— Ты не понимаешь, да? — спросил Грант.
— Я могла бы провести отпуск по-настоящему, — произнесла Кэрол.
Грант ощутил, что дыхание участилось, в ушах тупо звенело.
— Ну, это невозможно, — вяло сказал он. — Со мной моя новая девушка. Здесь моя девушка из Нью-Йорка, и она летит со мной.
После этой реплики наступила тишина. Длилась она очень долго. А затем события понеслись так стремительно, что за ними трудно было уследить. Кэрол Эбернати уставилась на него.
— Твоя «девушка»! — взвизгнула она, презрительно подчеркивая слово. — Твоя «девушка»! Тебе тридцать шесть лет! Ты, как… — И здесь она взвизгнула «о», — вскочила, отшвырнув изящный стол стиля «ампир».
Она все выкрикивала и выкрикивала одно и то же короткое «о!», снова и снова через почти равные интервалы времени, примерно, через три-четыре секунды. Больше это походило на «ой!» или «о-ой!». Как у животного. Она замолкала, чтобы немного подумать, а потом, когда возникала надежда, что она замолчит, снова вскрикивала. А может, это было связано с ритмом ее дыхания. Через некоторое время она, изогнувшись, как колодезный журавль, пронеслась мимо Гранта к двери. Плечо ударилось о притолоку, как будто она ее не видела, но Грант решил, что все-таки видела. Затем, выпрямившись в дверном проеме с расширенными, как у сумасшедшей, глазами, она положила руку под левую грудь и закричала: «Сердце! Мое сердце!» И исчезла. Они слышали, как она ударилась об одну, затем о другую стену коридора, ведущего к лестнице, слышали ее крик «о!» или «о!о-о!» через те же трех-четырехсекундные промежутки времени.
— Пошли! — приглушенным голосом сказал Дуг и повелительно махнул рукой. Он выбежал. Грант пошел за ним чуть медленнее, слушая, как она скатывается по ступенькам. Он вышел на лестницу, когда она уже спустилась, как он отметил, на ногах. Дуг был почти рядом. Она метнулась влево в той же позе журавля, выкрикивая «о!» или «ой!». Неизвестно, откуда появилась Эвелин де Блистейн и поймала Кэрол, когда та сворачивала в столовую. Когда Эвелин схватила ее, Кэрол Эбернати позволила себе тяжело рухнуть на пол, а Эвелин наполовину смягчила удар. Гранту было все равно. Ему было все равно, даже если это настоящий сердечный приступ. Некий холодный, даже жестокий покой разлился в его сознании. Он вышел из большой передней двери, сел в машину и уехал, в общем-то довольный собой. Наверное, он был слишком жесток с ней, должен был бы подумать позднее. Но тогда он не был уверен в своей твердости и, возможно, поэтому проявил жестокость. Но дело в том, что все было просто, жестокость проще, чем он мог вообразить.
Продолжение истории он узнал от Дуга, когда тот вернулся через час. Он рассказал им у Бонхэма, Лаки тоже слушала, только то, что она упала в обморок, чего он и ожидал. Но у Дуга не было причин сдерживаться. Он-то и рассказал все в мельчайших деталях, со смешком и таким тоном, в котором сквозило хихикающее, задыхающееся возбужденное предвосхищение страшной сказки. Настоящая клюковка-сплетня заставляет сожительствовать даже самых бесстрастных людей, так что вскоре весь дом, задыхаясь, хихикал и смеялся, как и он сам, а чувство достигнутой чудесной победы крепко сплотило их в шайку, в банду. Пили много пива. Даже Грант присоединился к празднеству, чокался пивом и посмеивался, хотя он-то знал, что все это было настоящей жестокостью. Она лежала на полу, стонала, причитала, вопила о сердце, выкрикивала «о!» или «ой!» до тех пор, пока не поняла, что Грант все-таки ушел, тогда она спокойно встала, спокойнее всех присутствующих в тот момент времени, и пошла к себе, сказав, что все будет хорошо, это, очевидно, был желудочный спазм. В спальной она спокойно села на кровать, а потом неожиданно схватила со столика большой пузырек «Милтуана» и проглотила пригоршню таблеток, прежде чем все успели сообразить, в чем дело. Но на самом деле, а Дуг был рядом и все видел, в руке было только семь таблеток, хотя она и пыталась показать, будто их гораздо больше. Звонок доктору успокоил их, поскольку семь таблеток никому особенно не повредят. Она сейчас спит мертвецким сном, заслуженным мертвецким сном, ухмыльнулся Луг.
