Дуглас Кеннеди - В погоне за счастьем

Сигман Ри.

Точно… так вот, нет никаких сомнений в том, что Ри — настоящий диктатор. Но, по крайней мере, это наш диктатор.

Вот, ты сам это признаешь. Мало того, он еще и тиран. И хотя я не испытываю ничего, кроме презрения к Сталину и его северокорейскому ставленнику, разве нам к лицу поддерживать тоталитарные режимы?

Слышала бы ты себя. Типичные вопли либералов Адлая Стивенсона…

А я и есть либерал Адлая Стивенсона.

Что однозначно указывает на твой сентиментальный взгляд на мир. Надо учиться реальной политике. Как с ужасом признал Чемберлен, уступки — это путь в никуда.

О, умоляю, не надо агитировать меня за жесткую внешнюю политику. «Говори тихо, но держи в руках большую дубинку» — это было актуально при Тедди Рузвельте, но сегодня большие дубинки — не что иное, как атомные бомбы… и мне становится не по себе от этого.

Послушай, сила — это единственное, что понимает любой агрессор. Генерал Макартур прав; есди мы хотим завтра рахрешить корейский конфликт, надо дать попробовать и Северной Корее, и Китаю наших атомных бомб, а потом пусть Чан Кайши наводит там порядок.

Ну, слава богу, что в Белом доме сидит Гарри Трумэн, а не этот психопат Макартур…

Этот человек — герои воины.

Да, но он совершенно неуправляем.

Для коммунистов.

Я не коммунист.

Может, и нет… но учитывая, что у вас это семейное… — Он запнулся. — Извини, — поспешно произнес он. — Это было глупо.

Да. Очень глупо.

Прости меня.

При одном условии: ты больше никогда не поднимешь эту тему. Яжалею, что вообще рассказала тебе о легкой интрижке с этой партией, которая была у Эрика в далеком прошлом.

Я больше ни словом не обмолвлюсь об этом.

Обещаешь?

Клянусь.

Хорошо. Потому что я думаю, пора рассказать брату про нас.

Как, ты думаешь, он воспримет эту новость?

Я пожала плечами. Хотя и знала ответ на этот вопрос: без восторга.

В тот год я редко виделась с Эриком — и все из-за его занятости. Он сочинял репризы для шоу Марти Маннинга, разрабатывал новые идеи программ для Эн-би-си, проводил время с Ронни, вел все ту же богемную жизнь, и на меня его уже не хватало. Но все равно он оставался любящим и заботливым братом, звонил мне пару раз в неделю.

И вот, вскоре после того, как Джек перевез в мою квартиру кое-что из своих вещей, Эрик и Ронни преподнесли мне сюрприз, завалившись ко мне в воскресенье, часов в пять вечера. С порога Эрик объявил, что они намерены вытащить меня на аперитив в бар «Сент Реджис», в девять на ужин, а потом на вечеринку в «Блю Ноут».

Отлично, — сказала я. — Сейчас только возьму пальто.

Эрик и Ронни обменялись удивленными взглядами.

Ты хочешь сказать, что не позволишь нам войти? — спросив Эрик.

Конечно, входите, — нервно произнесла я. — Но какой смысл, если мы сейчас же уходим?

Эрик подозрительно уставился на меня:

Эс, кто там у тебя, черт возьми?

Никого. С чего ты решил, что у меня кто-то…

Вот и хорошо, — сказал Эрик, — тогда мы зайдем, погреемся, пока ты одеваешься.

Он решительно шагнул в прихожую. Ронни переминался на пороге, не желая показаться невежливым.

Ты тоже можешь войти, Ронни, — сказала я. — Потому что скрывать уже нечего.

Нет, Джека в тот день у меня не было, и он не прятался в комнате. Но следы его присутствия были повсюду, и если бы я знала, что нагрянет Эрик, то, конечно, стерла бы их.

Итак, что мы имеем, — торжественно произнес Эрик, разглядывая пару черных, явно мркских, ботинок, стоявших в прихожей, — таинственный мркчина, да еще и с большим размером ноги.

Он прошелся по квартире, вскидывая брови при виде мужских туалетных принадлежностей в ванной, тапочек у моей кровати, книжек в мягком переплете на столике в гостиной.

Я и не знал, что ты поклонница Микки Спиллейна, — сказал Эрик, взяв в ррда книжку «Я, судья».

Это мое новое увлечение, — ответила я.

Я вижу, — продолжал Эрик, — так же, как и бурбон «Хайрам Уокер», и сигареты «Честерфилд». Кто бы мог подумать, Эс, в тебе развиваются настоящие мужские привычки. Не удивлюсь, если скоро возле твоей кровати появится пепельница, а сама ты начнешь часами просиживать за пиноклем с ребятами из клуба «Твентис Присинкт».

Знаешь… я подумываю о боулинге.

Эрик обернулся к Ронни:

Острячка, моя младшая сестренка.

Я всегда считал ее остроумной.

Спасибо тебе, Ронни, — сказала я.

Ни за что не подумаешь, что здесь живет мужчина, правда, Ронни? — спросил Эрик.

Не вижу никаких признаков, — невозмутимо произнес Ронни.

Еще раз спасибо, Ронни, — сказала я.

Да, большое тебе спасибо, Ронни, — съязвил Эрик, — за то, то ты заодно с моей сестрой.

Не то чтобы я заодно с ней, — ответил Ронни. — Я просто уважаю ее право на частную жизнь.

Как трогательно, Ронни, — сказал Эрик. — Но мне, как старшему брату, совсем не обязательно уважать ее право на частную жизнь. Поэтому я задам вопрос в лоб: какого черта ты не рассказала мне, что живешь с кем-то?

Потому что, — спокойно ответила я, — я ни с кем не живу.

Что ж, доктор Ватсон, — сказал Эрик, — все улики указывают на присутствие мужчины в этом доме. Постоянное присутствие.

Может, она просто не хочет говорить тебе, — заметил Ронни.

Да, — поддержала я, — может, она не хочет.

Отлично, — сказал Эрик. — Я никогда, никогда и не думал вмешиваться в личную жизнь своей сестры. У него есть имя?

Ты знаешь, как ни странно, есть. Но я пока тебе его не назову.

Какого черта?

Я еще не готова.

Остаток вечера Эрик мучил меня одним и тем же вопросом: кто этот парень? После его двадцатой попытки выудить из меня информацию, Ронни заявил ему, что встанет и уйдет, если 'Эрик не прекратит допрос. Эрик уловил намек. Но уже на следующее утро позвонил мне и снова поинтересовался именем рентльмена.

Должно быть, с ним что-то не так, раз ты отказываешься сказать мне.

Наберись терпения — когда я буду готова, обязательно расскажу.

А почему ты сейчас не готова?

Потому что еще не знаю, есть ли будущее у наших отношений.

Ну если будущего нет, тогда тем более ты должна рассказать мне сейчас…

Ты можешь смириться с тем, что тебе совсем не обязательно знать обо мне все?

Нет.

Что ж, очень плохо. Но пока ты все равно ничего не узнаешь.

В течение следующих двух недель Эрик усиливал давление — а я чувствовала себя все более виноватой. Потому что он был прав: мы всегда были открыты друг другу. Эрик даже признался мне в своей нетрадиционной сексуальной ориентации — в те времена об этом помалкивали, — поэтому, что и говорить, он заслуживал прямого ответа на вопрос… хотя я с ужасом представляла себе его реакцию. В конце концов я предложила Эрику встретиться в баре отеля «Плаза». Мы уже приканчивали по второму мартини, когда я, словив хмельной кураж, выпалила: