Дуглас Кеннеди - В погоне за счастьем

Засунь его куда подальше, — сказал Джек.

Как же мне нравится этот поэтический говор бруклинцев!

Я говорю как американец, хотя, я уверен, американский говор кажется тебе слишком патриотичным.

Это вряд ли. В конце концов, разве не Сэм Джонсон сказав что патриотизм — это последнее убежище негодяя?

Да пошел ты… — прошипел Джек и плеснул остатки своего бурбона в лицо Эрика. Потом резко поднялся и вышел из бара.

Эрик остался за столом, по его щекам струился бурбон с содовой. Казалось, он был ошеломлен таким обрядом крещения.

Спасибо тебе, — дрожащим от негодования голосом произнесла я. — Большое тебе спасибо.

Я сделал что-то не так?

Иди ты к черту, — бросила я в сердцах.

Я выбежала в лобби и успела догнать Джека на выходе

Дорогой, мне так жаль…

Ты не представляешь, как мне жаль. Какого черта он это сделал?

Я не знаю. Наверное, нервы.

Это не была нервозность. Он вел себя как говнюк.

Пожалуйста, прости меня.

Ты ни в чем не виновата, дорогая. Просто у твоего брата проблема. И эта проблема — я.

Он чмокнул меня в щеку.

Послушай, мне пора домой, — сказал он. — Я позвоню тебе после выходных, когда у меня пропадет желание биться головой об стену.

Он пошел в сторону Центрального парка. Я хотела броситься следом, убедить его в том, что ничего страшного не произошло… хотя в глубине души знала, что это не так. Нет ничего хуже, чем делать хорошую мину при плохой игре, притворяться, что все чудесно, что настанет завтра и все проснутся друзьями. Если бы только жизнь шла по такому сценарию. Если бы только мы сами не усложняли ее.

Я не побежала за Джеком, решив, что лучше всего поговорить с ним, когда он остынет. Вместо этого я вернулась в бар, настраиваясь на предстоящую стычку с братом.

Но когда я зашла в зал, то обнаружила, что Эрик уже отключился. Развалившись на стуле, он громко храпел, к явному неудовольствию окружающих, не говоря уже о бармене.

Этот парень с вами? — спросил бармен, когда я присела рядом с ним на корточки.

Боюсь, что да.

Ну тогда уведите его отсюда.

Мне пришлось минуту трясти Эрика, прежде чем он очнулся. И тут же вопросительно уставился на меня.

Что ты здесь делаешь? — спросил он.

Любуюсь придурком, — ответила я.

Бармен позвал кого-то из служащих отеля помочь мне вывести Эрика из «Сент-Моритца» и проводить до его квартиры в Хемп-шир-Хаусе. К счастью, Ронни оказался дома. У него округлились глаза, когда увидел Эрика в таком состоянии. Мы взяли его под руки и повели в спальню.

Кажется, я немного устал, — пробормотал Эрик, прежде чем рухнул пластом на кровать и отключился. Ронни снял с моего брата ботинки, укрыл его одеялом.

Пусть проспится, — прошептал он, жестом приглашая меня в гостиную. — Думаю, тебе не помешает выпить.

После всего, что произошло, мне об алкоголе даже думать тошно. — И я рассказала ему о спектакле, который устроил Эрик в баре отеля «Сент-Моритц».

О господи, — произнес Ронни, когда я закончила. — Он действительно умеет поставить все с ног на голову.

Я просто не могу поверить, что он мог так поступить… тем более зная, как мне важно, чтобы они подружились с Джеком.

Он ревнует.

Кого к кому?

Тебя к этому парню, конечно.

Но это безумие. Я хочу сказать, что, когда я была замужем, он не возражал против моего мужа…

Но насколько я могу судить, это лишь потому, что он не видел в нем угрозы для себя. В то время как этот новый парень…

Но чем, черт возьми, ему может угрожать Джек?

Тем, что он слишком много значит для тебя. И к тому Эрика действительно задело то, что ты так долго все скрывала.

Откуда ты знаешь?

Он сам сказал мне, вот откуда.

Я была вынуждена скрывать от него правду. Пока сама не убедилась в том, что…

Послушай, я ни в чем тебя не упрекаю. Я лишь хочу сказать, что твой брат обожает тебя. Ты бы слышала, как он говорит о тебе. Ты для него — всё. И вот теперь появляется этот парень — с которым он однажды уже встречался, не так ли?

Да. И они возненавидели друг друга с первого взгляда.

Ну вот, а ты говоришь. Вдруг этот Джек вновь возникает в твоей жизни — и все это настолько серьезно, что ты скрываешь это от брата. Месяцами. Да он просто боится потерять тебя.

Потерять меня? Это невозможно.

Ты это знаешь. И я знаю. Но ревность — не самое рациональное чувство, не так ли?

Я просидела с Ронни часов до шести, все надеясь, что Эрик проснется. Но когда стало очевидным, что он будет спать до утра, я вернулась к себе домой. Мне отчаянно хотелось услышать голос Джека, но телефон молчал. Однако в восемь утра раздался звонок в дверь.

Я спрыгнула с кровати, накинула халат и кинулась к двери. На пороге стоял Эрик. Его глаза были красными, лицо землистым. Он заметно нервничал.

Ты захочешь когда-нибудь говорить со мной? — спросил он.

Боюсь, выбор у меня невелик, не так ли?

Он вошел. Я поставила кофейник на плиту. Он сидел за кухонным столом, молчал. Я заговорила первой.

Ну давай свою покаянную речь.

Я был неправ.

Еще как неправ.

Теперь Джек ненавидит меня.

Тебя разве волнует, как он к тебе относится?

Конечно. Потому что я знаю, как много он значит для тебя.

Тогда, выходит, тебе следует извиниться не только передо мной.

Верно, — сказал он. — Этого больше не повторится.

Да уж, не повторится. Потому что я не хочу ставить себя в положение, когда приходится выбирать между тобой и Джеком. Нет никакой необходимости в таком выборе.

Я знаю, знаю. Ронни говорил то же самое… после того, как устроил мне хорошую взбучку за то, что я натворил. Он сказал, что я вел себя, как тринадцатилетний подросток.

Это еще мягко сказано.

Как ты думаешь, Джек простит меня?

Спроси у него.

В тот уик-энд Джек так и не позвонил, что обеспокоило меня, потому что обычно он отмечался хотя бы одним звонком по субботам. К вечеру воскресенья я уже всерьез подумывала о том, не повлияла ли выходка Эрика на его отношение ко мне. К утру понедельника я твердо знала, что последует дальше: напряженный телефонный звонок, в котором он сообщит мне, что после долгих раздумий решил не изводить себя жизнью на два дома и поэтому возвращается в лоно семьи. А может, с утренней почтой придет прощальное письмо, в котором он напишет, что выходка Эрика открыла ему глаза и теперь он понимает, что у наших отношений нет будущего. Или, хуже того, ограничится скупой телеграммой: «Прости. Джек», как однажды, много лет тому назад.

Неизвестность порождает страх и ожидание худшего, я лишний раз в этом убедилась.