И солнце взойдет. Он - Варвара Оськина
Но Рене ничего не могла с собой поделать. Чем дольше она смотрела на рыжие локоны, что цеплялись за чёрные рукава, тем сильнее в груди пускало корни забытое чувство ненужности. Оно было опасным и совершенно неверным, ведь из-за него было так легко позабыть, что, на самом-то деле, Энтони всегда требовался лишь ассистент. Бесполое существо без фамилии. И даже все пережитые вместе события вроде пожара, кошмаров или незримой поддержки в операционной вряд ли могли что-нибудь изменить.
От этой мысли вдруг стало удивительно тошно. Так обидно, что Рене сжала руку, и в ладонь неожиданно впился острый край вилки. Он поранил тонкую кожу, а потом прибор рухнул из разжавшихся пальцев на стол, зазвенев на весь кафетерий. Поднявшийся шум перекрыл скрежет ножек резко отодвинутого стула.
– Ого, – тихо протянула Роузи. Подруга отложила обратно надкусанную дольку и теперь с интересом следила за сборами подруги. Хмыкнув, она перевела взгляд на усевшегося за соседний стол Ланга и лениво заметила: – Как любопытно.
– Ничего интересного. Просто свело ладонь…
– Да-да. И давно это с тобой?
Рене мечтала стукнуться лбом о стену и честно признаться, что с «того самого дня» прошла ровно неделя. А ещё хотелось поплакать и посетовать на несправедливость, ведь из семи миллиардов жизнь умудрилась подсунуть самый неправильный вариант в самый ненужный момент. Но так и не удостоив Роузи ответом, она подхватила вещи и вылетела прочь из кафетерия. Вслед полетел смешок:«Жду тебя завтра после шести!». Рене в бешенстве зарычала.
К чёрту! Достало! Будь проклят тот день, когда она решила поехать в грёбаный Монреаль! Но кто же знал?! Рене тряхнула головой и едва не налетела на бежавшего куда-то Франса. Кто, чёрт побери, осмелился бы предположить, что за несколько месяцев можно так поглупеть. Она словно стала сама не своя и один за другим ставила антирекорды здравого смысла! А виноват в этом был Ланг со своими улыбочками и играми в чумного доктора.
С этой мыслью Рене в гневе вышвырнула в мусорное ведро почти не тронутый обед. Она постояла рядом с ним пару минут, словно хотела испепелить взглядом, а потом пообещала себе перестать ждать какого-то чуда. Только вот одно дело клясться в чем-то у кучи отходов, а другое – претворить в жизнь.
В этот же день она вернулась домой удивительно поздно и опять из-за Ланга. Сначала пришлось сделать несколько биопсий, потом заменить на обходе ушедшего на то самое заседание Энтони, а после помочь ночной смене с несколькими новыми пациентами. И хотя Рене старалась не думать, пыталась сосредоточиться на чём-то другом, но вздрагивала от каждого перезвона лифтов. Она с тревогой ждала вердиктов первого дня слушаний. Однако, когда стрелки часов перевалили за восемь, а Ланга всё не было, встревоженная Рене решилась спуститься на этаж зала для конференций. А там с удивлением обнаружила закрытые наглухо двери и темноту пустых кабинетов.
Прекрасно! Рене потёрла руками лицо и медленно выдохнула. Итак, на сегодня всё кончилось. Только что или пару часов назад – неважно. Молча пройдя по тускло освещённому коридору, Рене помедлила, но всё же уселась на подоконник и посмотрела вниз. Туда, где на парковке светились ряды фонарей. В кармане требовательно запиликал дежурный пейджер, и прежде, чем отвернуться и покинуть наблюдательный пост, она увидела около выхода из больницы чёрный квадрат асфальта там, где всегда стоял мотоцикл. Значит, Энтони правда уехал. И довольно давно. Не предупредив, не рассказав, не успокоив… А в общем-то, разве он должен был? В груди всколыхнулось тоскливое одиночество, но Рене заставила себя встать и заняться делами.
Вибрация телефона с трудом выцарапывала себе путь среди скомканных сновидений. Она то гудела зажимом в руках, то тряслась на столе пациентом, а потом вовсе жужжала аппаратом для вентиляции лёгких. Рене перевернулась набок и накрыла голову тонкой подушкой. На несколько блаженных секунд стало тихо, но затем в мозг снова ввинтилась механическая трескотня. Не выдержав, Рене нащупала телефон и с пятого раза попала по кнопке ответа.
– Да?
Последовала пауза, но потом в трубке раздался шорох, динамик зазвенел безумными частотами, и, наконец, послышался голос.
– Р-е-н-н-н-е-е…
Господи, уж лучше бы спала дальше! Она медленно села в кровати и взглянула на циферблат электронных часов – начало третьего ночи. Проклятье! Сердце немедленно ухнуло в район желудка и испуганно затихло.
– Энтони?
– Я теб-бя разбудил?
– Да, я… неважно. Что-то случилось? – Спрятавшееся в животе сердце попробовало было вопросительно трепыхнуться, однако тут же заткнулось. На всякий случай.
– Ну-у-у, – раздалось на том конце нечто неопределенное. Затем последовал новый шорох, шум и глухой стук. – Ты н-не могла бы… Н-не могла бы ты… Ты бы не мог-гла… Короче, за-абери меня отсюда. Пожа-а-а-алуйста.
Что?!
– Прости, я не уверена, что правильно расслы…
– Я звонил Фю-ю-юрсту, но г-грёбаный немец, кажется, спит. С-спит! Пред-дставляешь?Nazi-Schweineh-hund!54 А Дю-ю-ю-юссо вообще гнида. И Ли-и-и-иззи… Лиззи? Па-а-а-адожди. А-а-а кто такая Ли-и-и-иззи? – послышался удивленный смешок, а Рене на секунду прикрыла глаза. Она устало провела по лицу ладонью и пробормотала.
– Ты пьян.
– Чер-р-ртовски верно, мой ас-тис-тент-с! – отрапортовал счастливый Ланг.
– Где ты? – тихо спросила Рене и решительно откинула одеяло, чтобы свесить ноги с кровати.
В босые ступни немедленно впился холод деревянного пола, а тело пробила зябкая дрожь. Чёрт, не заболеть бы в этих трущобах. Тем временем из телефона донёсся шум, голоса и чьи-то радостные крики, но потом всё резко стихло. Видимо, Энтони вышел на улицу или вовсе свалился. Потому Рене уже открыла было рот, чтобы позвать, но тут раздался характерный щелчок зажигалки, а Ланг удивительно твёрдо проговорил:
– Я в клоаке под названием «Голдис».
Рене дёрнула за веревочку старого торшера, поморщилась от яркого для середины ночи света, а затем тяжёлым взглядом уставилась в зашторенное окно. После снотворного спать хотелось безумно.
