И солнце взойдет. Он - Варвара Оськина
Щедро выделив подруге неделю на адаптацию, она стремительно ворвалась в кафетерий, где коротала обед уставшая Рене, и бесцеремонно уселась напротив.
– Ал обеспокоен, – не удосужившись приветствием заметила Роузи и поставила перед собой тарелку с горячим картофелем. В нос ударил аромат сладкого чили, глаза заслезились. Честное слово, им с Тони стоило устроить первенство по поеданию самой отвратительной пищи! И Рене трижды подумала бы, прежде чем сделать ставку. – Ему показалось, что случай задел тебя больше, чем решил Ланг. Кожаный вурдалак, конечно, прогудел что-то о разговоре с тобой, но что он понимает? Единственное доступное сочувствие из его рук – это доза смертельной инъекции… Скажу честно, выглядишь очень хреново.
– Всё в порядке.
Роузи фыркнула.
– Очевидно, что нет. Как дела со сном? Ал считает, ты винишь себя…
– Не потому ли, что на это есть основания?
– Вопрос в другом – винит ли кто тебя? – Роузи протянула руку и накрыла нервно стиснутые пальцы подруги. – Тебе не нужно бегать от нас. Не сейчас. Чувство вины, опустошение, сомнения – это нормально, все через них проходят. Мне тоже иногда снится, как я роняю младенца…
– Спасибо, но мне не нужно утешение.
– Тогда давай встретимся завтра в баре? Поговорим вне дурацких больничных стен.
Рене помолчала, прежде чем снова взялась за вилку, хотя есть не хотелось. Роузи же поджала губы, а затем разорвала прикосновение, чтобы снова взяться за картофель.
– Сегодня после обеда начинаются слушания, – тихо проговорила она. – И ты должна знать, Алан будет в комиссии. Тебя, разумеется, вызовут в ближайшие дни. Возможно, ограничатся просто беседой, но у Ала слишком много вопросов к твоему… наставнику. Его поведение…
– Ланг мне не нянька, чтобы следить за каждым шагом. Мои ошибки – это только мои ошибки.
Роузи тяжело вздохнула, видимо, старательно пытаясь подобрать правильные слова. Наконец, она уставилась на маленькую соусницу и призналась:
– Скорее всего, дело дойдёт до Квебека. Парнишка оказался чьим-то важным сынком, и теперь… В общем, у вас действительно проблемы.
Проблемы. Это уж точно. Рене усмехнулась и, кажется, почувствовала, как от воспоминаний о язвительных криках Энтони вновь задрожали стены хирургического отделения.
Они ругались по поводу слушаний последние несколько дней, но вчера всё зашло чересчур далеко. У Ланга начинала болеть голова, но Рене оказалась слишком упряма, чтобы вовремя остановиться. Поэтому в качестве последнего аргумента в стену полетел пыльный набор письменных принадлежностей и громогласное обещание зашить чей-то слишком болтливый рот. Рене же молча хлопнула дверью и не появлялась в кабинете до самого вечера, мучаясь угрызениями совести. Наконец, когда вышли все сроки, а дела оказались сделаны, она тихонько прокралась обратно.
Ланг полуживым гуманоидом раскинулся в низеньком кресле, а его руки безвольно свешивались с подлокотников, будто две поломанные ветки больного дерева. Призрачно-бледные, с чёрным пятном татуировки. Рене до крови прикусила язык, бесшумно подняла покорёженную сетчатую подставку для карандашей, а потом шагнула вперёд и уселась на колени подле растекшегося в кресле огромного тела. Ну вот зачем они оба так? Всё можно решить намного проще… Но Энтони не поднял век, даже не вздрогнул, когда, отложив дурацкий стакан, она осторожно дотронулась до его головы. Пальцы привычно потонули в тяжёлых прядях, чтобы коснуться лихорадочно горячей кожи, и повеяло перечной мятой. Ледяной и зябкой, от которой немедленно застыли руки, но Рене продолжила аккуратно разминать виски и высокий лоб, скользить ладонями по затылку и почти незаметно любоваться тем, как на впалых щеках пляшут тени от длинных ресниц.
Она готова была просидеть так целую вечность, однако опасливо замерла, когда большая ладонь накрыла холодные пальцы. Только тогда Рене заметила, что Энтони чуть сильнее запрокинул назад голову и теперь внимательно смотрел на неё снизу вверх. И в этот момент они поняли друг друга без слов. Без утренних криков, споров и попыток доказать свою правоту. Рене расскажет правду и не даст ему взять на себя всю ответственность, а Энтони придется либо с этим смириться, либо пристрелить упрямую дурочку. Что поделать, он сам сказал: у них здесь не богадельня.
– …на Ланга могут наложить штраф, но не думаю, что решат наказать лицензией. Всё-таки глава отделения…
Голос Роузи ворвался посреди воспоминаний, и Рене нервно дёрнулась, только сейчас поняв, что наверняка прослушала нечто важное. Подруга же удивлённо моргнула и, очевидно, хотела в очередной раз съехидничать, но в этот момент, словно в дешёвеньком фильме, в кафетерий вошёл улыбающийся Энтони. И от столь неожиданного зрелища Рене замерла в каком-то благоговении.
Никогда! Никогда прежде он не казался настолько… беззаботным? Господи, почти что счастливым. И она хотела было улыбнуться сама, но тут Ланг внезапно повернул голову вправо и чуть наклонился. За чёрной спиной мелькнул хирургический костюм в цветах кардиологического отделения, а затем показалась копна бешено-рыжих кудрявых волос, в которые ласково нырнули длинные пальцы доктора Ланга.
Рене не знала, в какую секунду в ушах противно взвизгнула кровь. Только ощутила, как неистово заколотилось обиженное сердце, а во рту вдруг стало удивительно горько.
– Вот же сукино отродье! – довольно прошипела Роузи, любуясь парочкой. – И когда только успевает их цеплять? Ты её знаешь?
Рене отрицательно покачала головой. Она торопливо отвернулась, но всё равно успела заметить, как на поднос Энтони отправилась пачка начос и упаковка кислых леденцов, а большая ладонь скользнула по талии кудрявой девицы, чтобы смачно огладить круглую ягодицу. Захотелось выколоть себе глаза, а лучше сразу отрезать голову, однако Рене лишь приоткрыла рот и сделала осторожный вздох. Затем ещё и ещё, пока бешеный пульс не перестал долбиться кувалдой в виски. Наконец, со свистом вытолкнув воздух сквозь сжатые зубы, она уткнулась сердитым взглядом в контейнер с едой. Рене смотрела на него с таким отчаянием, словно лежавший там кусок варёного мяса был в чём-то перед ней виноват, а затем со всей силы стиснула вилку. Блестяще! Просто восхитительно! Именно такой сцены не хватало влюбившейся до потери мозгов глупой Рене, чтобы не забыть, в какое дерьмо она влипла. Трогательный доктор Ланг! Заботливый доктор Ланг! Чушь! Пусть только придёт к ней со своей дурацкой мигренью! Пусть только попробует попросить! Она больше никогда…
