Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви
— Ты был прав, старикашка, — ухмыльнулся Бонхэм, когда все перезнакомились. Когда он ухмылялся, то как будто какое-то огромное черное зловещее облако дурного предзнаменования проносилось над его лбом, глазами и бровями. — Твоя новая девушка — просто класс!
— Ты просто говнюк, — замычал Орлоффски.
Лаки снова взглянула на все это, на вещи и на людей. Вот так; таково ее знакомство с мужским миром ныряльщиков. И, вероятно, она еще многое увидит. Она гордо подтянула свои тесные брюки, выставила вперед груди в свитере и ухмыльнулась:
— Я? Он говорит обо мне? Ну, так как насчет пива «видику»?
— Штучка! Давай! — заорал Орлоффски.
— Вы должны будете извинить нас за все это, — очень нежно говорил Бонхэм, когда вел ее на кухню. — Мы только несколько дней тому назад вернулись из поездки. Рон вам не говорил? А они, — он кивнул на Орлоффски, — они на несколько дней задержатся у нас, пока не устроятся. Обычно у нас в квартире не так.
Грант вернулся в Га-Бей как раз вовремя, сказал он, когда все улеглось и он достал им пива, потому что завтра они собираются понырять на глубоком рифе. У него три новых клиента. Лаки молча слушала. Бонхэм смахнул части регулятора в чашку и поставил ее на забитое пивными банками бюро, освобождая стол.
— Прекрасно. Мы бы хотели поехать, — отчасти не веря, услышала она слова Рона. У нее было впечатление, что завтра же они отправляются в Кингстон. Но сначала, продолжал он, им надо позаботиться о жилье.
— Почему бы просто не остановиться в одном из больших отелей на побережье? — спросила Лаки. Все трое мужчин повернулись и уставились на нее.
— Они ужасно дорогие, — сказал Бонхэм.
— Да, главным образом потому, что я пытаюсь сэкономить деньги, — сказал Рон и ухмыльнулся. — Главное, потому что я уже должен этому огромному сучьему сыну так много.
— Правда, должен, — улыбнулся Бонхэм. — Что случилось с Дугом?
Грант пояснил дело с Терри Септембер.
— Он будет через пару дней. Может, привезет и ее. Как бы там ни было, первое дело, главное дело, — продолжал он, — это поискать место на ночь.
Он не хотел ехать в богатые отели на побережье, да там и мест, наверное, нет, думал он.
Бонхэм смотрел на Гранта с каким-то личным пониманием, чего Лаки не могла расшифровать. Он бы с удовольствием принял их, сказал он, но у них только одна гостевая комната, и ее заняли Орлоффски. Но у него есть друг — в нескольких домах отсюда — маленький ямаитянец — который иногда берет постояльцев (пары, поправился он) во время сезона.
— Это близко? — спросил Грант, слегка нервно, подумала она.
— Чуть ниже по улице.
— Тогда прекрасно. Мы будем рядом. — Голос у него был до любопытного виноватым, подумала Лаки. — А они не спят?
— Не-а. Черт, нет. Так рано они не ложатся.
Лаки смотрела, как они уходили. Когда эти двое ушли, то атмосфера заговора, которую она ощущала, исчезла. Женщины отошли от ревущего проигрывателя и перенесли пиво на стол. Орлоффски открыл ей еще одну банку и бодро сказал своим грубым голосом:
— Они вернутся через несколько минут.
Она заметила, что когда он садится, то на его безволосом торсе обнаруживается значительное брюшко.
— Так вы из Нью-Йорка? — спросила Ванда Лу Орлоффски. — Я и Мо бывали в Нью-Йорке, несколько раз, когда жили в Джерси.
— Да, но мы не видали тово Нью-Йорка, какой Лаки знает, я думаю, — ухмыльнулся Орлоффски и отрыгнул.
Лаки улыбнулась. Клянусь твоей милой задницей, не видел, бэби, подумала она.
Летта Бонхэм, ни разу не уезжавшая с Ямайки, смотрела, переводя сияющий, детский и чисто женский любопытный взгляд с одного на другого, и почти ничего не говорила. Она, пожалуй, единственная из всех них, решила Лаки, которая могла бы ей понравиться.
Им было невероятно трудно наладить разговор до возвращения мужчин.
И Лаки ощутила, что ее отвращение ко всему этому еще более увеличивается. Она сообразила, что эти трое изо всех сил стараются, чтобы она чувствовала себя непринужденно, как дома, но у них это не очень-то получалось. Что-то в ней — она не любила употреблять это слово, но другого не было, а может быть, она не так уж и любила его — что-то в ней, в ее «классе» выводило их из себя и заставляло нервничать. Она не могла заставить их чувствовать себя непринужденно. Она уже активно ненавидела Орлоффски и «его» Ванду Лу. И что-то в ней было — особенно по отношению к мужчине, — что держало их на дистанции, ничего с этим не поделаешь. Что, господи, мог Рон делать с такими людьми? Когда столь долго не бываешь с нечувствительными представителями низших классов, то можешь забыть, насколько грубы, жестки и нечувствительны они и их жизнь.
Она почувствовала колоссальное облегчение, когда после охоты за комнатой вернулись мужчины. Бонхэм захлопнул за собой дверь с любопытной решимостью. И в комнате снова возник заговор.
— Ну, все в порядке! — бодро сказал Грант. — Мы можем, если захотим, снять комнату на неделю.
— На неделю! — не удержалась от возгласа Лаки.
— Ну, столько мы, конечно, не пробудем, — сказал он. — Я хотел сказать, что мы можем снимать ее сколь угодно долго. — Неожиданно он рассмеялся. — Ха-ха-ха! Нам все-таки пришлось выдернуть их из постели! Я так и думал. — Лицо у него пылало, и Лаки показалось, что он принял пару стаканчиков там, наверное, и голос у него был такой, будто ему нравилось будить людей. Две банки пива изгнали у нее остатки похмелья.
— Ну! Теперь все улажено, что вы скажете, если мы здесь свернемся и заглянем в добрый старый бар «Нептун» принять на грудь?
— Ха! Потрясающе! — закричал почти столь же мощный Орлоффски.
— Не знаю, смогу ли я, — сказала Лаки. — У нас был трудный день. Я просто разбита. — Она глянула на Гранта. — Но Рон может идти, если хочет.
— Нет-нет! Нет-нет! — торопливо ответил он. — Она права, — сказал он Бонхэму. — У нас был тяжелый день. Нам нужно поспать. — Однако, подумала она, вид у него разочарованный.
— О'кей! — сказал Бонхэм. — Ну, вам только и надо проехать несколько метров. Три дома. И въезжайте прямо во двор. — Он снова сел за стол. Явно было видно, что раз Грант не едет, то никто не поедет. Из-за счета, вне сомнений, холодно подумала Лаки.
В маленьком домишке, почти копии дома Бонхэма, не было ни огонька, когда Рон завел во двор большую машину. Ни тротуаров, ни канавок на голом грязном дворике. Над головами тихо шелестели пальмы и несколько цветущих кустов распространяли тропический аромат в теплой, влажной тропической ночи. Все было странно покойным. Рону дали ключ, он показывал ей дорогу, нес ее сумку и по дороге дотошно и аккуратно выключал за собой свет.
