Разрушенные - Кристи Бромберг
Потому что это то, как поступают, когда находятся в отношениях, хочу я ему сказать, но вместо этого тихо выдыхаю.
— Колтон, с нами произошло кое-что важное… по крайней мере, со мной…
— С нами, — поправляет он, и его слова на мгновение сбивают меня с толку. Это первый раз, когда он по-настоящему признал ребенка, которого мы потеряли. Что-то, что мы создали вместе, что связывало нас.
— …с нами. Но я не знаю, что ты чувствуешь. Знаю, мой мир перенес потрясение, и я вместе с ним. Просто я… ты рядом и проходишь через это со мной, но в то же время я чувствую, что ты закрываешься, не разговаривая со мной. — Я вздыхаю, понимая, что несу чушь, но не зная, как пробиться к нему. Делаю последнюю попытку. — Ты говоришь, что хочешь, чтобы я позволила тебе заботиться обо мне. Я это понимаю. Можешь ли ты понять, что мне нужно, чтобы ты поговорил со мной? Что сейчас ты не можешь отгородиться от меня? Последнее, что мне сейчас нужно, это волноваться о том, что происходит между нами.
Заставляю себя перестать бессвязно бормотать, потому что слышу отчаяние в своем голосе, а он по-прежнему не отвечает, так что теперь мы окружены неловким молчанием. Колтон начинает отодвигаться от меня, и я тут же готовлюсь к тому, что он будет удерживать со мной дистанцию, когда я нуждаюсь в нем больше всего. Затем я чувствую, как его нос утыкается в мои волосы и он делает вдох. Закрываю глаза, по коже пробегает холодок, потому что я знаю, он не собирается отталкивать меня, а, скорее, использует свой метод Колтона: взять минуту, чтобы собраться с мыслями.
— Райли… — он произносит мое имя так, что я задерживаю дыхание, потому что в нем столько эмоций. Он прижимается лбом к моему затылку, его руки сжимают мои руки. — Я не могу говорить об этом. Просто не могу. — И то, как он произносит «это», говорит мне, что он имеет в виду ребенка. — Я могу одновременно иметь дело только с чем-то одним, а сейчас я все еще пытаюсь осознать тот факт, что почти потерял тебя.
Он прижимается лбом к моей голове.
— Я не привык чувствовать, Рай. Я привык находится в оцепенении… убегая в тот же момент, когда дела становятся серьезнее некуда. А ты, мы, это… — он вздыхает, — это чертовски серьезно. Я чувствую себя так, будто случившееся вышибло из меня дух, не успел я привыкнуть к новой для меня гребаной нормальности. Я потрясен. Не знаю, как, черт возьми, мне выбраться на поверхность, но сейчас я справляюсь с этим так хорошо, как только могу. А это значит, что мне приходится избавляться от образа тебя, похожей на безжизненную тряпичную куклу Энн.
Его слова проникают в самые глубины моей души и возвращают крошечные кусочки надежды, которые я потеряла из-за выкидыша и страхов, съедавших меня из-за его молчания. Значит он не хочет — не может — иметь дело с ребенком, по крайней мере, так он сказал. И как бы мне ни хотелось поговорить с ним об этом, заверить его, что он — то, что мне нужно, а все остальное можно выяснить позже, я замолкаю и позволяю ему разобраться со всем случившимся со мной.
Передвигаюсь между его ног, усаживаясь боком ему на колени, мои ноги лежат поверх его. Мне нужно увидеть его лицо, нужно показать ему, что я в порядке. Смотрю в его полные смущения глаза, и с ласковой улыбкой на губах тянусь рукой к его щеке.
— Я в порядке, Колтон. Ты спас меня. — Наклоняюсь и целую его в губы так нежно, что, кажется, никогда не смогу насытиться. — Спасибо, что спасаешь меня.
— Думаю, это мне следует поблагодарить тебя. — Он слегка качает головой. — Это ты меня спасаешь.
Его слова выбивают из моей головы все мысли, кроме тех, которые я не могу ему сказать. Я люблю тебя. Люблю больше, чем ты можешь себе представить или чем я могу выразить. Неужели он не понимает, что я могу спасти его только потому, что он наконец-то впустил меня? Когда он смирится с тем, что его стоит спасать? Мы смотрим друг другу в глаза, обмениваясь невысказанными словами. Удивляюсь слезам, скопившимся в уголках его глаз, и прерывистому дыханию.
— Мы в порядке, Рай. Мне просто нужен небольшой пит-стоп, чтобы разобраться со всем дерьмом в моей голове, к которому я не привык, хорошо? Я не прошу дистанции или времени, просто немного терпения, пока я пытаюсь понять все это.
Киваю, закусив нижнюю губу, потому что не могу говорить — физически не могу — так как он лишил меня дара речи. Он понимает мой самый большой страх и хочет успокоить его прежде, чем мой разум сможет все обдумать и проанализировать, как я обычно делаю.
Мы сидим так немного, вокруг нас оседает тишина.
— Проголодалась? — через некоторое время спрашивает он. Я лишь пожимаю плечами, наслаждаясь тем, как моя голова упирается в его подбородок, а его руки обнимают меня. — Когда мы впервые оказались здесь, ты меня ошарашила.
— Почему? — у меня сонный и удовлетворенный голос. Сейчас мне не хочется быть больше ни в каком другом месте.
Чувствую, как он пожимает плечами.
— Не знаю. Я ожидал, что ты разозлишься из-за того, что я привез тебя на пляж и кормил салями, сыром и поил вином из одноразовых стаканчиков. — Он посмеивается. — Знал бы я тогда, что ты перевернешь мой гребаный мир.
По мне прокатывает волна теплоты. У меня в голове мелькают картины того, как я сидела здесь несколько месяцев назад с этим до боли красивым мужчиной, гадая, что, черт возьми, он во мне нашел. А теперь я понимаю. Он увидел во мне те частички, которые могли вновь сделать меня целой. Увидел рваные края, которые нужно было исцелить, потому что с ним было то же самое. И вот мы снова сидим здесь, разбитые на части, нуждаясь в том, чтобы нас собрали вместе. Но на этот раз у нас есть опора в лице друг друга, чтобы найти в ней помощь.
— Боже, ты был таким самоуверенным, как чертов петушок, но я просто не могла устоять перед тобой, Ас.
— О, детка, моя самоуверенность никуда не делась, как и мой петушок.
Закатываю глаза и хихикаю.
— Бог ты мой! — не могу перестать смеяться,
